Николай Лейкин: Перепись

— Отерли-ли ноги-то хорошенько? Кто не отеръ, сходи и оботри! Сейчасъ вызывать буду.

— Отерли, Иванъ Никитичъ, — слышался отвѣтъ.

— Ну, то-то. Спиридоновна! Иди сюда! Пришлите Спиридоновну!

Изъ дверей выпихнули маленькую, худенькую, сгорбленную и морщинистую старуху, въ байковомъ платкѣ на головѣ и въ темномъ ситцевомъ платьѣ. Войдя въ гостиную, она прежде всего начала креститься на образа, потомъ поклонилась на всѣ четыре стороны.

— Чего ты кланяешься-то? Здѣсь не церковь, — замѣтилъ ей Густомясовъ.

Вмѣсто отвѣта, она тяжело вздохнула и произнесла:

— О, Господи, прости мои прегрѣшенія!

— Отерла-ли ноги-то? — опять спросилъ ее Густомясовъ.

— А я въ валенкахъ, батюшка благодѣтель. Валенки чистыя… Никуда не выходила.

— Ну, то-то, Спиридоновна, — началъ Густомясовъ. — Вотъ ты хоть и Спиридоновна, а по паспорту ты оказываешься вовсе не Спиридоновпа, а Кондратьевна.

— Спиридоновна я, батюшка, всегда была Спиридоновна, а это въ паспортѣ перепутано. Въ волости перепутали… Давно уже перепутали. А Кондратьева моя фамилія. Отецъ былъ Спиридонъ Кондратъевъ, а не Кондратій Спиридоновъ, — дала отвѣть старуха.

— Гмъ… Какъ-же мнѣ тебя записать?

— Да ужъ пишите, благодѣтель, по настоящему. Я и въ поминанье покойника тятеньку записываю Спиридономъ, а не Кондратьемъ. Кондратій былъ дѣдушка, царство ему небесное.

— Боюсь, какъ-бы въ отвѣтъ не попасть. Въ документѣ иначе. Ну, пусть будетъ Спиридоновна! Имя-то вѣрно-ли — Татьяна? Можетъ быть никогда Татьяной не была?

— Татьяна, Татьяна. Всегда Татьяной звали.

— «Кондратьева, Татьяна Спиридоновна», записалъ Густомясовъ и спросилъ себя:- вотъ тоже вопросъ: Какъ ты мнѣ приходишься?

— Да какъ? Вамъ ужъ лучше знать, какъ…

— Родней ты мнѣ не приходишься, жилицей тоже не состоишь.

— Благодѣтель вы мой, батюшка, Иванъ Никитичъ, за благодѣтеля я васъ считаю.

— Это я тебѣ благодѣтель. Ну, а ты мнѣ кто-же?

— Даете вы мнѣ уголокъ, даете вы мнѣ кусокъ — ну, я, и считаю васъ за благодѣтеля.

— Напишу — призрѣваемая изъ милости.

— Пишите, батюшка, благодѣтель, пишите.

— Сколько тебѣ лѣтъ? Въ паспортѣ показано, что шестьдесятъ пять, только, я думаю, куда больше.

— Охъ, больше, благодѣтель! Куда больше. Я такъ полагаю, что ужъ семьдесятъ съ хвостикомъ.

— Но вѣдь не могу-же я писать, что семьдесятъ съ хвостикомъ! Надо писать опредѣленно.

— Пишите семьдесятъ пять.

— Но семидесяти пяти тебѣ нѣтъ.

— Есть, есть, батюшка.

— Ну, семьдесятъ пять. Дѣвица ты?

— Охъ!

Старуха вздыхаетъ и переминается.

— Въ паспортѣ сказано, что дѣвица, — говоритъ Густомясовъ.

— О, Господи, прости мои великія прегрѣшенія! Я вамъ вотъ что, Иванъ Никитичъ, я вамъ какъ на духу…

— Ну, да не надо, не надо… Молчи… Запишу, какъ въ паспортѣ. Ты гдѣ родилась-то? Не упомнишь?

— Гдѣ упомнить, батюшка! Вѣдь я тогда была махонькая, несмышленая. Надо полагать, что въ банѣ, по нашему деревенскому обычаю, и навѣрное.

— Да не про баню! Баню не нужно. А въ деревнѣ или въ городѣ?

— Въ деревнѣ, въ деревнѣ, благодеѣтель. Костромскіе, кажется, родители-то были, а потомъ ужъ въ Псковъ въ мѣщане приписались. Или нѣтъ, не костромскіе… А какъ это?..

— Забыла?

— Запамятовала, благодѣтель батюшка.

— И уѣзда какого не помнишь?

— Не помню, не помню. А губернія Калужская — вотъ какъ.

— Ну, запишемъ: Въ Калугѣ. Вѣроисповѣданіе? Вѣра какая?

— Вѣра? Охъ, была по стариковской вѣрѣ. А теперь ваша.

— Стало быть православная. Читать не умѣешь?

— Цифирь. Только цифирь умѣю.

— Опять не знаю, какъ писать. Буквъ-то читать не умѣешь?

— Не умѣю, не умѣю.

— Ну, значитъ, напишемъ, что — нѣтъ. Занятіе, ремесло.

— Я, благодѣтель, золотошвейка была. И была какая золотошвейка! но вотъ глаза…

— Да вѣдь это была, а теперь ужъ нѣтъ.

— Только чулки, только чулки… Чулки могу… Самъ носишь мои чулки, Иванъ Никитичъ.

— Живетъ благотворительностью. Побочныя занятія: вяжетъ хозяевамъ носки. Ну, иди съ Богомъ, все.

Старуха опять начала крестится на образа. Опять поклонилась на всѣ четыре стороны и виновато отправилась въ прихожую.

— Максимъ Гавриловъ! — крикнулъ Густомясовъ.

— Здѣсь! — откликнулся изъ-за дверей голосъ.

Въ гостиной показался рыжебородый краснолицый приказчикъ, въ сѣрой пиджачной парѣ и сапогахъ бутылками. Онъ отдалъ поклонъ хозяину, хозяйкѣ, сидѣвшей у стѣны, пригладилъ себя ладонями по волосамъ и остановился передъ столомъ, крякнувъ въ руку.