Дмитрий Мамин-Сибиряк: Том 5. Сибирские рассказы.

— Будет тебе, Игнатий Савельич… Рябчики совсем остынут. Надоел…

— Вон! — крикнул Игнатий Савельич и еще раз стукнул кулаком по столу так, что Марья Андреевна даже вскрикнула и схватилась за руку Горбатовича. — Нет, каков гусь? — ругался Игнатий Савельич, когда Копачинский исчез. — Я буду посылать такого мерзавца к Суходоеву?.. Да я… тьфу!

Неистовствовавший старик еще хотел что-то прибавить по адресу несчастного пана, но Марья Андреевна торжественно поднялась с места, и он сразу утих.

— Ну, не буду, Маша… — слащаво заговорил он. — Виноват… Святого выведут из себя…

Когда фон-Укке сообщил результаты этой очной ставки Суходоеву, тот, в свою очередь, остолбенел. Что же это такое в самом деле? Какая-то глупая комедия… И кто из них троих дурак?..

— Да что он у вас такое, этот Копачинский? — обратился он к фон-Укке.

— Никто. Так, ходит кругом да около. Просто дурак…

— Однако с чего он придумал такую штуку?

— Да так, от нечего делать…

Суходоев чувствовал себя скверно. Вернувшись из клуба домой, он категорически заявил лакею, чтобы Копачинского не принимать.

— Так и скажи ему: «Дома, а принимать не приказано», — повторил Суходоев особенно внушительно.

— Слушаю-с…

Действительно, Копачинский явился на другой же день и был искренне огорчен ответом лакея.

— Как же так, братику… — растерянно бормотал он. А мне нужно видеть твоего барина… Очень нужно!..

— Не могу знать-с…

Из окна своего второго кабинета Суходоев видел, как проследовал Копачинский к нему и обратно. Это его взволновало до такой степени, что он даже огорчился собственным малодушием. Конечно, он, Суходоев, вчера разыграл с этим прожженным паном порядочного дурака, но ведь черт его знал, что он за человек… И человек имеет нахальство являться еще раз в дом, откуда его выгонят в шею? Нет, это, воля ваша, хоть кого обескуражит…

Целый день для Суходоева как-то не удался: утром прогнал двух клиентов, за обедом поссорился с женой и должен был просить прощения, после обеда не мог заснуть, как это делалось обыкновенно. Одним словом, целый день был испорчен. Вечером, разбирая какое-то дело, Суходоев чувствовал, что сегодня не может работать, но из упрямства хотел пересилить это дурацкое настроение. Было всего часов семь, когда так хорошо работается. Сделав над собой усилие, Суходоев наконец сосредоточился над работой и совсем не слыхал, как отворилась в его кабинет небольшая дверка, выходившая в коридор. Кто-то вошел осторожными шагами и еще осторожнее кашлянул: это был Копачинский, пробравшийся в дом черным ходом.

— Вы… вы… — забормотал Суходоев, вскакивая.

— Нет, вы… что вы со мной делаете, Илья Васильич? — накинулся, в свою очередь, Копачинский. — Вы заставляете меня попадать к вам с заднего крыльца…

— Послушайте, вы сошли с ума или меня считаете за дурака…

Суходоев протянул руку к колокольчику, но Копачинский остановил его умоляющим жестом.

— Выслушайте меня, Илья Васильич… всего два слова…

— Не желаю!.. Убирайтесь вон, если не хотите, чтобы вас выгнал лакей… Всему есть границы, милостивый государь! Понимаете? Только нахалы могут врываться в дом подобным образом, как это сейчас сделали вы.

Копачинский побледнел, выпрямился, заложил руку за борт сюртука и с достоинством ответил:

— Благодарите бога, милостивый государь, что вы имеете дело с человеком хладнокровным… да. Я пришел к вам требовать удовлетворения.

— Что-о?!. Ха-ха… Это еще что за комедия?..

— Да-с… И вы мне его дадите. Давеча оскорбил меня Игнатий Савельич, а сейчас оскорбили вы… Еще раз: благодарите бога, что я могу выдержать характер до конца. Да, вы поступили два раза бестактно и кругом виноваты… Я еще мог бы извинить вашу вчерашнюю выходку женщине, но мужчину я привык считать за равного… С какой стати вы вчера, милостивый государь, разболтали все о нашем соглашении фон-Укке? Да, повторяю, разболтали… Вы, серьезный человек, поступили, как женщина. Что же осталось делать Игнатию Савельичу? Чтобы сохранить свой престиж, он, конечно, пожертвовал мной и сделал это с приличной помпой… Да-с, я краонел, и краснел не за себя, а за вас! Понимаете вы наконец меня, черт мою душу возьми?

Не дожидаясь приглашения, Копачинский подошел к столу и занял тот стул, на котором сидел во время происходившего соглашения. Суходоев смотрел на него широко раскрытыми глазами и не мог сказать ни одного слова.

— Вас удивляет моя роль при Игнатии Савельиче? — ответил на его немой вопрос Копачинский и горько усмехнулся. — Вы угадали: роль жалкая… Я понимаю это и сам, понимаю, может быть, в тысячу раз лучше, чем все те, кто радуется моему позору. Что делать, так сложились обстоятельства…