Потом сам лег на окровавленный ятаган и совершил над собой месть неба.
Но когда собравшиеся открыли глаза и в страхе посмотрели друг на друга, то в каждом они увидели лицо Гейлюна. Оно сияло, как солнце, уста его открывались в улыбке — они пели:
Да будет благословенна жизнь, да будет благословенна!
— Как хорошо поет Гейлюн,— сказали девушки.
— Он умер и не может петь,— ответили им старшины.
Но никто им не поверил. Нет, никто не видел, как умер Гейлюн. У всех были закрыты глаза в то время. Никто не видел.
На высотах из-под снега бегут ручьи, янтарным медом насыщен воздух, плоды наливаются, зреют и опадают. Лето приходит к своему зениту, и с гор долетает песня Гейлюна.
Да будет благословенна жизнь,— слышат люди,— да будет благословенна.
1
Огневые солнечные колосья проникают и сюда сквозь приспущенные жалюзи и колеблются по затоптанному полу. От них никуда не уйдешь в такую пору, как ни старайся. Они проскальзывают в самую крохотную щелочку, в самое маленькое отверстие ставень или дверей и тотчас же с веселым любопытством переползают с предмета на предмет, не оставляя без внимания даже жалкий изгрызанный окурок, трусовато забившийся куда-нибудь под стол. Они хозяйственно царят в этом городке с того дня, как только с гор потянет весенним талым духом, и не покидают его до первого зимнего снега.
Входная дверь скрипит, распахивается настежь и снова с шумом захлопывается. В ту минуту, когда кто-нибудь входит или выходит, солнце полонит все помещение, захлестывает его колющим, непереносимым светом, от которого начинают болеть и слезиться глаза. Сидящие за столиками прикрывают лица газетными листами или отворачиваются. Растянувшаяся у стойки собачонка просыпается, чихает, начинает искать блох. Потом снова все погружается в мреющий полумрак, где вьются, вьются золотые пылинки.
Иногда раздается негромкий возглас:
— Пожалуйста, порцию мацони {12} 12 Мацони — молочный продукт из коровьего молока, заквашенный с добавлением специальных бактерий.
.
И тотчас же на зов подымается из-за крайнего от входной двери столика темноволосая, смуглая девушка, откладывает в сторону развернутую книгу, которую она только что читала с глубоким вниманием, быстро шаркая красными чувяками {13} 13 Чувяки — мягкая кожаная обувь без каблуков у народов Кавказа и Средней Азии.
, надетыми на босу ногу, идет к стойке, берет маленький пузатый глиняный горшочек с кислым молоком и несет его посетителю.
Ее лицо, за минуту перед тем внимательно-сосредоточенное, теперь приветливо и деловито.
Она ставит мацони на столик перед посетителем и говорит ему несколько слов, как раз столько, чтобы не казаться навязчивой, несколько ничего не значащих слов, звучащих в ее устах искренним приветствием.
Она знает каждого из тех, кто бывает в этом скромном кафе, со многими у нее чисто приятельские отношения.
Сделав свое дело, она возвращается на место, погружается в чтение. Подпирает подбородок выше локтя обнаженной рукой, морщит низкий, выпуклый лоб, сдвигает густые, лапчатые брови, вся уходит в книгу. Изредка, не отрывая глаз от страницы, нашаривает папиросу и спички, закуривает, глубоко затягиваясь, окутывает себя въедливым табачным дымом, читает.
У нее перепелиные, агатовые, внимательные и добрые глаза, широкий мягкий нос, круглый с наивной ямочкой подбородок, спелые ягодные губы. Ей не больше двадцати лет. На ней простое, крестьянского сурового полотна платье. Волосы круглыми упрямыми кольцами падают на уши и на лоб. Она закинула ногу на ногу — так ей удобней сидеть,— ее красный чувяк на поднятой ноге едва держится, обнажая розовую пятку.
2
Из открытой настежь двери кухни распространяется запах жаренного на постном масле лука, слышится стук ножа по доске, бульканье, всхлипывание кипящей воды.
Сквозь пар и чад видны две движущиеся женские фигуры. Они ни на минуту не остановятся. Их руки то подымаются вверх, то быстро перебирают что-то, достают из корзины, режут, моют и бросают в кипящую воду.
— Милочка! — кричат оттуда.
— Да, мама,— тотчас же отвечает девушка и бежит на зов.
— Котлеты готовы, можешь подавать,— говорит хозяйка, отирая полотенцем руки.
Это высокая, худая женщина с усталым, когда-то красивым лицом, с такими же агатовыми глазами, как у дочери. Но черты лица ее тоньше, а обнаженные по локоть, огрубевшие, потрескавшиеся, потемневшие руки еще не утратили чистоты линий.
Читать дальше