Юрий Слезкин: Столовая гора

Халил-бек пьет чай, белые зубы его впиваются в мягкий чурек, пахнущий спелым пшеничным колосом, а глаза улыбаются, глядя на Милочку. Ах, эти женщины, разве они что-нибудь понимают. Они всюду хотят проникнуть, до всего дотронуться пальцами, разоблачить все тайны, спустить Бога на землю.

Так они разговаривают, оба склоняясь над круглым столиком.

Милочка любит слушать рассказы Халила об Аварии — этой оторванной от мира стране, высоко вознесшейся на горах Дагестана. Там девушки ранним утром ходят к роднику за водою — только тогда их может увидеть греховный глаз юноши. Там до сих пор еще звучит песня Гейлюна, этого солнечного бога, ушедшего от людей, чтобы на высотах зверям и птицам петь свои песни о том, как прекрасны и благословенны небо, земля, травы, плодоносящая жизнь.

В кафе входят все новые и новые посетители. Они смеются, громко говорят, размахивают руками, рассказывают о своих делах так, точно находятся у себя дома. Это бритые актеры и актрисы. Они спешат на репетицию, у них на счету каждая минута, режиссер назначил сбор ровно в двенадцать — раз и навсегда. За опаздывание вывесят штраф. Это не реклама, а «уж будьте уверочки».

Вот потому-то они и толпятся у Дарьи Ивановны, стоя едят мацони, обжигают себе губы чаем.

— Вы только подумайте, нет, вы только подумайте! — кипятится одна из них.— Я встаю в шесть утра, убираю комнату, приношу с Терека воду, потом бегу на базар, с базара домой, ставлю чайник, кормлю детей, колю дрова и бегу в театр. Разве можно поспеть вовремя? Разве можно в такое время требовать аккуратности? Это нахальство, это черт знает что!

И все поддерживают ее, находят новые доказательства нелепости постановления режиссерской коллегии, все новые оправдания своей неаккуратности.

— Не забывайте к тому же, сколько выходит времени на то, чтобы продать брюки,— рокочет чей-то бас.— Я каждую неделю продаю что-нибудь из своего гардероба. Скоро мне не в чем будет играть, а тут говорят об аккуратности и дисциплине.

Так проходит минута за минутой, солнце плывет к зениту, оно не собирается остановиться — не внемлет никаким оправданиям — неуклонно свершает свой путь.

Актеры стоят, размахивают руками, изо дня в день заводят шарманку на один и тот же нудный мотив.

Но вот хлопает дверь, в кафе врывается юноша в обмотках и с длинными вьющимися волосами.

— Да что же это такое? — кричит он.— Я же не могу, всамделе! Не бегать же мне по всему городу. Я отказываюсь работать, я не лошадь, всамделе!

И снова скрывается за дверью, потому что он отвечает за всех, потому что он помощник режиссера, он сам опоздал и в душе рад, что опоздали другие.

— Вы знаете, что такое ждать?

Актриса Ланская останавливается у столика, где сидит Халил-бек. В руках у нее прут — гибкий зеленый прут, которым она ударяет себя по юбке. Губы ее ярко накрашены, лицо бледно.

Халил опускает глаза:

— Да, я очень хорошо знаю, что такое ждать.

Милочка смотрит на них с недоумением, но ей некогда задумываться, она бежит на зов.

— Пожалуйста, запишите на нас — две порции мацони, фунт чурека и стакан чаю.

— Хорошо, хорошо, я не забуду.

И в кафе снова водворяется тишина.

На бульваре, у входа на Трек {18} 18 … у входа на Трек …— «Трек» — нижняя, примыкающая к Тереку, часть ранее заброшенного городского парка (ныне Парк культуры и отдыха имени К. Л. Хетагурова), благоустроенная в конце XIX в. владикавказским велосипедным обществом: были посажены деревья и кустарники, выкопаны и выложены плиткой пруды, проложены дорожки (в том числе велосипедные), установлены скамейки, сооружены фонтан, лодочный вокзал, веранда для оркестра, ледяной каток и горки для катанья, оранжереи. «Трек» упомянут И. Ильфом и Е. Петровым в романе «Двенадцать стульев»: «Кавказский хребет был настолько высок и виден, что брать за его показ деньги не представлялось возможным. Его было видно почти отовсюду. Других же красот во Владикавказе не было. Что же касается Терека, то протекал он мимо «Трека», за вход в который деньги взимал город без помощи Остапа» (гл. XLI). , мороженщик продает мороженое. Он стоит в тени под деревом со своей синей тачкой, выкрикивая горловым придушенным голосом:

— Сахроженное!

Мальчишки-папиросники не отходят от него весь день, как мухи. Они дерутся, считая заработанные деньги, прыгают на одной ноге, предлагают прохожим свой товар, не переставая сосут ледяное лакомство, зажатое между двумя вафлями. Липкая жидкость течет по их грязным пальцам.