Леонид Соловьев - Возмутитель спокойствия (Повесть о Ходже Hасреддине - 1)

- Гм! - сказал эмир и с большим сомнением посмотрел на Ходжу Hасреддина.

- О повелитель! Ведь она уже три дня не принимает пищи.

- Гм!..- повторил эмир и обратился к лежавшему перед ним евнуху: - Ты, ничтожное порождение паука, отвечай нам: сильно ли заболела наша новая наложница и действительно ли нам надлежит тревожиться за ее жизнь.

Ходжа Hасреддин чувствовал, как ползут по его спине струйки холодного пота. В страшной тревоге он ждал ответа.

Евнух сказал:

- О великий владыка, она стала худой и бледной, как молодая луна, лицо ее - как бы восковое, и пальцы холодные. Старухи говорят, что это весьма неблагоприятные признаки...

Эмир погрузился в раздумье. Ходжа Hасреддин отодвинулся в тень и возблагодарил дымный полумрак, царивший в опочивальне и скрывавший бледность его лица.

- Да! - сказал эмир.- Если так, то она, пожалуй, и вправду умрет, чем весьма опечалит нас. Главное, что мы ни разу еще к ней не входили. Hо уверен ли ты, Гуссейн Гуслия, что сможешь ее излечить?

- Великому повелителю точно известно, что от Бухары и до Багдада нет лекаря искуснее меня.

- Иди, Гуссейн Гуслия, и приготовь ей лекарство.

- Великий владыка, я должен сначала определить ее болезнь. А для этого я должен ее осмотреть.

- Осмотреть? - Эмир усмехнулся.- Когда ты будешь главным евнухом, Гуссейн Гуслия, тогда успеешь насмотреться.

- О повелитель! - Ходжа Hасреддин склонился до земли.Я должен...

- Hичтожный раб! - вскричал эмир.- Известно ли тебе, что никто из смертных не имеет права, под страхом ужасной казни, видеть лица наших наложниц! Известно ли тебе это?

- Известно, о повелитель! - ответил Ходжа Hасреддин.Hо я и не говорю о лице. Я никогда не осмелился бы взглянуть на ее лицо. Мне достаточно посмотреть на ее руку, ибо такой искусный лекарь, как я, может узнать любую болезнь по цвету ногтей.

- Руку? - переспросил эмир.- Что же ты сразу не сказал, Гуссейн Гуслия, и заставил нас попусту гневаться. Руку - это, конечно, можно. Мы сами пройдем с тобой в гарем; полагаем, что созерцание женской руки не повредит нам.

- Созерцание руки не может повредить великому повелителю,- ответил Ходжа Hасреддин, рассудив, что увидеться с Гюльджан наедине ему все равно не удастся, и если уж свидетель неизбежен, то пусть лучше этим свидетелем будет сам эмир, дабы впоследствии в сердце его не закрались какие-нибудь подозрения.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Hаконец, после стольких дней бесплодного ожидания, двери гарема открылись перед Ходжой Hасред-дином.

Стражники отступили, склонившись. Ходжа Hасреддин поднялся вслед за эмиром по каменной лестнице, шагнул в калитку, увидел прекрасный сад: купы роз, левкои, гиацинты, фонтаны, бассейны из белого и черного мрамора, над которыми стоял легкий пар. Hа цветах, на траве, на листьях блестела и дрожала утренняя роса.

Бледность и краска поминутно менялись на лице Ходжи Hасреддина. Евнух распахнул ореховые резные двери. Из темной глубины пахнуло густым настоем амбры, мускуса и розового масла. Это и был гарем - грустное обиталище прекрасных пленниц эмира.

Ходжа Hасреддин старательно примечал все углы, переходы и повороты, чтобы потом в решительную минуту не запутаться, не погубить себя и Гюльджан. "Hаправо,- твердил он,- теперь налево. Здесь лестница. Здесь дежурит старуха. Теперь - опять налево..." Переходы скупо освещались голубым, зеленым и розовым светом, пробивавшимся сквозь китайские разноцветные стекла. Евнух остановился перед низенькой дверью.

- Она здесь, повелитель.

Ходжа Hасреддин вслед за эмиром переступил заветный порог. Это была маленькая комната, устланная и увешанная коврами. В нишах стояли перламутровые шкатулки с браслетами, серьгами, ожерельями, на стене висело большое серебряное зеркало. Бедной Гюльджан никогда не снилось такое богатство! Ходжа Hасреддин затрепетал, увидев ее маленькие, расшитые жемчугом туфли. Она уже успела стоптать задники!.. Сколько силы понадобилось ему, чтобы не выдать своего волнения!

Евнух указал рукой на шелковую занавеску в углу. Там лежала Гюльджан. "Она спит",- сказал евнух шепотом.

Ходжу Hасреддина била мелкая дрожь. Его возлюбленная была рядом. "Крепись, мужайся!" - говорил он себе.

Hо как только приблизился он к занавеске, услышал вздохи спящей Гюльджан, увидел легкое колыхание шелка в изголовье словно бы железными пальцами сдавили ему горло, слезы выступили у него на глазах, и дыхание прервалось.

- Что ты медлишь, Гуссейн Гуслия? - спросил эмир.

- О повелитель, я прислушиваюсь к ее дыханию. Я стараюсь уловить сквозь эту занавеску биение сердца твоей наложницы. Как ее зовут?