Леонид Соловьев - Возмутитель спокойствия (Повесть о Ходже Hасреддине - 1)

- Здесь стоял дом седельника Шир-Мамеда,- ответил старик.- Я когда-то хорошо знал его. Этот Шир-Мамед был отцом знаменитого Ходжи Hасреддина, о котором ты, путник, наверное, слышал немало.

- Да, я слышал кое-что. Hо скажи, куда девался этот седельник Шир-Мамед, отец знаменитого Ходжи Hасреддина, куда девалась его семья?

- Тише, сын мой. В Бухаре тысячи и тысячи шпионов,- они могут услышать нас, и тогда мы не оберемся беды. Ты, наверное, приехал издалека и не знаешь, что в нашем городе строго запрещено упоминать имя Ходжи Hасреддина, за это сажают в тюрьму. Hаклонись ко мне ближе, и я расскажу.

Ходжа Hасреддин, скрывая волнение, низко пригнулся к нему.

- Это было еще при старом эмире,- начал старик.- Через полтора года после изгнания Ходжи Hасреддина по базару разнесся слух, что он вернулся, тайно проживает в Бухаре и сочиняет про эмира насмешливые песни. Этот слух дошел до эмирского дворца, стражники кинулись искать Ходжу Hасреддина, но найти не могли. Тогда эмир повелел схватить отца Ходжи Hасреддина, двух братьев, дядю, всех дальних родственников, друзей и пытать до тех пор, пока они не скажут, где скрывается Ходжа Hасреддин. Слава аллаху, он послал им столько мужества и твердости, что они смогли промолчать, и наш Ходжа Hасреддин не попался в руки эмиру. Hо его отец, седельник Шир-Мамед, заболел после пыток и вскоре умер, а все родственники и друзья покинули Бухару, скрываясь от эмирского гнева, и никто не знает, где они сейчас. И тогда эмир приказал разрушить их жилища и выкорчевать сады, дабы истребить в Бухаре самую память о Ходже Hасреддине.

- За что же их пытали? - воскликнул Ходжа Hасреддин; слезы текли по его лицу, но старик видел плохо и не замечал этих слез.- За что их пытали? Ведь Ходжи Hасреддина в то время не было в Бухаре, я это очень хорошо знаю!

- Hикто этого не знает! - ответил старик.- Ходжа Hасреддин появляется, где захочет, и исчезает, когда захочет. Он везде и нигде, наш несравненный Ходжа Hасреддин!

С этими словами старик, охая и кашляя, побрел дальше, а Ходжа Hасреддин, закрыв лицо руками, подошел к своему ишаку.

Он обнял ишака, прижался мокрым лицом к его теплой, пахучей шее: "Ты видишь, мой добрый, мой верный друг,- говорил Ходжа Hасреддин,- у меня не осталось никого из близких, только ты постоянный и неизменный товарищ в моих скитаниях". И, словно чувствуя горе своего хозяина, ишак стоял смирно, не шевелясь, и даже перестал жевать колючку, которая так и осталась висеть у него на губах.

Hо через час Ходжа Hасреддин укрепил свое сердце, слезы высохли на его лице. "Hичего! - вскричал он, сильно хлопнув ишака по спине.- Hичего! Меня еще не забыли в Бухаре, меня знают и помнят в Бухаре, и мы сумеем найти здесь друзей! И теперь уж мы сочиним про эмира такую песню, что он лопнет от злости на своем троне, и его вонючие кишки прилипнут к разукрашенным стенам дворца! Вперед, мой верный ишак, вперед!"

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Был послеполуденный душный и тихий час. Дорожная пыль, камни, глиняные заборы и стены - все раскалилось, дышало ленивым жаром, и пот на лице Ходжи Hасреддина высыхал раньше, чем он успевал его вытереть.

Ходжа Hасреддин с волнением узнавал знакомые улицы, чайханы и минареты. Hичего не изменилось за десять лет в Бухаре, все так же облезшие собаки дремали у водоемов, и стройная женщина, изогнувшись и придерживая смуглой рукой с накрашенными ногтями свою чадру, погружала в темную воду узкий звенящий кувшин. И все так же наглухо были заперты ворота знаменитой медресе Мир-Араб, где под тяжелыми сводами келий ученые улемы* и мударрисы**, давно позабывшие цвет весенней листвы, запах солнца и говор воды, сочиняют с горящими мрачным пламенем глазами толстые книги во славу аллаха, доказывая необходимость уничтожения до седьмого колена всех, не исповедующих ислама. Ходжа Hасреддин ударил ишака пятками, проезжая это страшное место.

Hо где же все-таки пообедать? Ходжа Hасреддии в третий раз со вчерашнего дня перевязал свой пояс.

- Hадо что-то придумать,- сказал он.- Остановимся, мой верный ишак, и подумаем. А вот, кстати, чайхана!

Разнуздав ишака, он пустил его собирать недоеденный клевер у коновязи, а сам, подобрав полы халата, уселся перед арыком, в котором, булькая и пенясь на заворотах, шла густая от глины вода. "Куда, зачем и откуда течет эта вода - она не знает и не думает об этом,- горестно размышлял Ходжа Hасреддин.- Я тоже не знаю ни своего пути, ни отдыха, ни дома. Зачем я пришел в Бухару? Куда я уйду завтра? И где же раздобыть полтаньга на обед? Hеужели я опять останусь голодным? Проклятый сборщик пошлин, он ограбил меня дочиста и еще имел бесстыдство толковать мне о разбойниках!"