Василий Брусянин - Опустошённые души

Когда-то и он искал Бога, только не такого, которого ищет теперь интеллигенция. Когда-то и он подходил к народу и обожествлял его, и тогда идея искания Бога бледнела. Богом становился народ, которому хотелось служить. Но и народ в представлениях Травина был не тем, чем он представлялся предшествующим поколениям. Он не думал, что народ как таковой — всё. Он глубоко верил в положение: народ будет всем, когда достигнет чего-то. А когда он дорастёт? И дорастёт ли?..

Этот вопрос оставался без ответа.

«Не найдёте ответа на этот вопрос и вы, нынешние искатели народа, — думал он. — Но будет худо, если вы обожествите народ, не познав его… Такой Бог похож на нашего гимназического Бога, о котором так много и так горячо говорил наш гимназический законоучитель Василий Иванович».

Ему припомнилась благообразная наружность гимназического священника Малиновского. Его считали похожим на Христа: такое одухотворённое было у него лицо. И в те времена это лицо делало своё дело: были гимназисты, для которых Василий Иванович был авторитетом морали.

А кто он был? Обыкновенный попик. На вопросы гимназистов, скептиков по части религии, отвечал:

— В Бога надо верить… Его нельзя познать и постичь разумом.

«Ужели же и нынешняя интеллигенция ищет народ в образе такого же Бога, в которого надо только верить… слепо верить, не постигая разумом?» — спрашивал Травин самого себя.

«А впрочем, не всё ли равно… Пусть ищут кого хотят»…

И с этой думой он заснул.

С Николаем Николаевичем разговор о религиозных исканиях как-то не удавался. Вначале Верстов отмалчивался и только усмехался, особенно возмущая своим небрежным отношением Соню.

Девушка аккуратно посещала лекции и рефераты на тему «исканий», внимательно читала соответствующую литературу и не могла выносить молчания Верстова. И говорила ему:

— Вы, конечно, можете иметь на этот счёт и своё мнение, но я не могу понять ваших ехидных усмешечек…

— Софья Александровна, зачем вам их понимать?

— Как зачем?.. Я же хочу знать, что вы думаете?..

Николай Николаевич только усмехался.

В беседе с Травиным и Загадой, Соня с явным неудовольствием говорила:

— Мне кажется, Николай Николаевич просто отстал от жизни. Ему ещё надо пережить какую-то полосу, которую мы перешагнули.

— Да, ему надо перешагнуть эту полосу, — перебил Соню Травин. — Надо ему захлебнуть и нашего разочарования…

И, подумав, добавил:

— А, может быть, он и счастливее нас: чаша наших разочарований миновала его…

Как-то раз Травин спросил Верстова:

— Почему вы не пошли с Соней на реферат?..

— И никогда не пойду, — угрюмо ответил Николай Николаевич.

— Почему?..

— А потому, что все эти «богоискания» считаю вредными. Интеллигенция разочаровалась и устала. Теперь ей только и осталось — искание Бога… потому, прежние-то идеалы подмокли… А я человек другого поколения: для меня ещё не померк и мой старый Бог…

— А в каком состоянии ваш Бог? — с ехидством спросил Травин.

Николай Николаевич смолчал…

Как-то раз Соня привела к Травину доктора Ладыгина.

Раньше Травин часто встречал этого старика с бородой как у патриархов.

Доктор Ладыгин — «бывший народоволец». В период свобод он изменил себе и примкнул к кадетам.

Однажды Травин в разговоре с Ладыгиным выпалил:

— Лука Лукич, а меня не удивляет то обстоятельство, что вы перекочевали от народничества к кадетизму… Дедушке политических увлечений следует на старости лет позаботиться и о покое…

Старик Ладыгин обиделся на «ершистого» студента, и они долго ходили и сухо здоровались.

Незадолго до болезни Травин и Ладыгин встретились на каком-то реферате в «Соляном городке», и доктор сказал студенту:

— Ну, что, Николай Иваныч, теперь мы с вами опять друзья?

— То есть, почему же это?..

— Да как же… Революция ликвидирована. Надо опять сплачивать оппозицию без партийной вражды…

В ответ на эти слова Травин расхохотался и сказал:

— Ах, дедушка!.. Дедушка!..

Рассмеялся и дедушка.

После этой встречи Ладыгин перестал обижаться на Травина, и когда Соня сказала ему о болезни Травина, он выразил большое желание полечить молодого человека.

— Что же это вы, голубчик, расхворались? А я и не знал, — здороваясь за руку, говорил Ладыгин.

— Да-а, опоздали… Кровь хлынула вовсю!..

Пока доктор прослушивал пульс, прикладывал ухо к груди и спине и просматривал клочок бумаги, на котором Соня аккуратно отмечала температуру, Травин с улыбкой рассматривал морщинистое лицо доктора — лоб с редкими седыми волосами и с залысинами на висках, густую бороду и брови, — и думал: «Наверное, каждый волосок этой старой и пустой головы — свидетель чьей-нибудь смерти. Сколько людей доктор проводил на тот свет и, наверное, каждого утешал… Вот и меня будет утешать… наверное»…