Николай Лейкин: Угловые

Охлябиха сходила къ себѣ въ сундукъ и принесла замасленную записку, на которой былъ написанъ титулъ общества, выдающаго бѣднымъ сапоги и одежду.

— Ну, спасибо, милая, спасибо тебѣ,- поблагодарилъ ее Михайло и прибавилъ: — Вотъ ты за дрова-то ругалась, а сама на дровяныя деньги винцомъ попользовалась. Видишь, какъ хорошо. Да и еще тебя попотчуемъ, когда сапоги получимъ.

Охлябиха присѣла на стоявшій около кровати Марьи деревянный красный сундукъ и благодушно стала разсказывать, какъ хорошо о бѣдности публиковаться въ газетахъ., что молъ, такъ и такъ, бѣдная вдова съ четырьмя малолѣтними дѣтьми, страдающая ревматизмомъ.

— Ужъ лучше этого, дѣвушка, и не бываетъ. Особливо ежели передъ праздниками, — повѣствовала она. — Я видѣла, когда одну бабеночку опубликовали. Со всѣхъ сторонъ ей посыпалось. И жаренымъ, и паренымъ посыпалось. И деньгами, и вещами. Вотъ ужъ тутъ никакихъ прошеніевъ не надо. Лучше всякихъ прошеніевъ. И конфеты, и игрушки дѣтямъ… Право слово… Однихъ леденцовъ столько нанесли ей, что потомъ всѣ сосѣди ейныя недѣлю цѣлую чай пили съ леденцами вмѣсто сахару. Хорошая это вещь, но только трудно добиться этого… Ужъ я какъ старалась, какъ старалась — и ничего не могу. Главная статья, что у меня писаки-то газетнаго знакомаго нѣтъ. Вотъ бѣда… А такъ подавала я прошеніе въ газеты, во многія газеты прошенія подавала, деньги на прошенія потратила, а толку никакого. Не печатаюсь да и что ты хочешь!

Михайло задумался.

— Знавалъ я одного писателя… Въ угловой трактиръ онъ ходилъ, въ нашъ трактиръ, — припоминалъ Михайло. — Вотъ развѣ его розыскать и попросить? Но гдѣ его розыщешь?

Онъ поѣлъ, свернулъ изъ остатка табаку и бумаги такъ называемую «собачью ножку», закурилъ и завалился на койку отдыхать.

Марья стала вязать чулокъ.

— Чего ты на работу-то сегодня не пошелъ? — спрашивала она Михайлу. — Вѣдь звали тебя на сломку дома.

— Ахъ, не по мнѣ эта работа! — отвѣчалъ Михайло. — Нѣтъ у меня ни кожаныхъ рукавицъ, ничего нѣтъ. А такъ руки мерзнутъ. Да рукавицы можно-бы и достать, а работа-то не по мнѣ. Ну, что надсажаться? А вотъ если выйдетъ куда мѣсто въ швейцары — это я съ удовольствіемъ. Это я могу.

— Далось тебѣ это: въ швейцары!

— А что-же? Не трудная должность, хорошая должность.

Михайло сталъ засыпать.

Послѣ двухъ часовъ дня явился изъ городского училища Васютка, сынъ Марьи, торговецъ счастьемъ на мостахъ. Это былъ тщедушный, захудалый мальчикъ лѣтъ двадцати, бѣлокурый, малокровный, съ красными золотушными слезящимися глазами. Одѣтъ онъ былъ плохо, въ потертое пальто съ короткими рукавами и рваную шапку съ большой головы.

— Мамка, я ѣсть хочу… — проговорилъ онъ, даже не поздоровавшись съ матерью.

— Дуракъ, да отчего-жъ ты не купилъ себѣ чего-нибудь въ лавочкѣ. Вѣдь я оставила тебѣ вчера отъ продажи твоего счастья гривенникъ. Да поди, ты самъ еще сколько-нибудь утаилъ, — равнодушно отвѣчала Марья, катая на скалкѣ на столѣ ручнымъ валькомъ грубое бѣлье и производя въ квартирѣ грохотъ. — Что-жъ я тебѣ, дураку, теперь дамъ? У меня ничего нѣтъ. Да и денегъ нѣтъ. Куда-же ты дѣвалъ гривенникъ? Вѣдь подзакусить въ школѣ тебѣ даютъ. Я выпросила тебѣ дармовые завтраки у учительницы.

— Мамка, похлебать-бы чего…

Мальчикъ сдѣлалъ просительную гримасу и утеръ красной отъ холода рукой мокрый, тоже красный носъ.

— Похлебать… Вишь ты, какой! Я сама сегодня не хлебала. Возьми вонъ, тамъ на подоконникѣ горбушка полубѣлаго осталась.

— Горяченькаго-бы чего-нибудь, мамка… — сказалъ Васютка, схвативъ, горбушку.

— Горяченькаго… Погоди, вотъ дяденька Михайло проснется, такъ чай пить будемъ.

— Да я не сплю… — откликнулся съ койки Михайло, потягиваясь. — Гдѣ тутъ спать, коли ты валькомъ возишь! Мертваго разбудить можно.

— Ну, вотъ погрызешь хлѣбца, такъ и бѣги въ трактиръ за кипяткомъ для чаю, — сказала сыну Марья. — Копѣйку я дамъ. Но куда ты вчерашній гривенникъ свой дѣвалъ? — допытывалась она.

Мальчикъ молчалъ и жевалъ хлѣбъ.

Поднялся Михаила и сѣлъ на койку.

— Куда ты гривенникъ дѣвалъ, пострѣленокъ? Отвѣчай, коли мать тебя спрашиваетъ! — строго и заспаннымъ голосомъ повторилъ онъ вопросъ, обращенный къ Васюткѣ.

Васютка огрызнулся.

— А тебѣ какое дѣло! Что ты за указчикъ? — сказалъ онъ.

— А! Ты еще грубить? А хочешь тряску? Хочешь, я выволочку съ поволочкой тебѣ задамъ?

— Не смѣешь!

— Я не смѣю? А вотъ я тебѣ покажу, поросенку!..

Михайло поднялся съ койки, выпрямился во весь ростъ и двинулся на Васютку.