Николай Лейкин: Угловые

— Вздоръ. Васюткиными деньгами расплатишься. Приструнь Васютку, чтобы счастье старательнѣе продавалъ…

— Да вѣдь и Васюткины деньги ты отбираешь.

— Выходи на улицу, выходи. Сейчасъ за билетомъ на дрова ты пойдешь, а чашку съ ѣдой мнѣ передашь. Я дома буду.

И бѣлокурый дѣтина вытолкалъ Марью за дверь.

Они очутились на, улицѣ..

— Отдай, Михайлушка, дрова-то лавочнику, будь умный, — упрашивала Марья своего сожителя Михайлу. — Отдай. Тогда онъ опять начнетъ въ долгъ вѣрить, и ты сегодня съ селедкой будешь.

— Да развѣ ужъ половину изъ того, что ты получишь. А другую половину портерщику. Я ему обѣщалъ. Онъ человѣкъ тоже нужный.

— Ну вотъ, спасибо, ну, вотъ хорошо. Люблю я, Мишенььа, когда ты сговорчивый… — говорила Марья.

— Сговорчивый. Учить вашу сестру надо. Ну, вотъ тебѣ повѣстка и иди за дровами.

— Позволь. Какъ-же я пойду неодѣвшись-то? Вѣдь холодно въ одномъ платкѣ. Надо будетъ зайти домой и кацавейку надѣть.

— Ну, такъ живо, живо. Не топчись! — говорилъ Михайло, провожая Марью. — По скольку дровъ-то выдаютъ?

— По полусажени. Меня вѣдь, Мишенька, за квартирную хозяйку сочли, а знали-бы, что я въ углу живу у хозяйки, такъ и совсѣмъ не выдали-бы дровъ. И когда я прошеніе подавала, то написала, что я вдова съ тремя малолѣтними дѣтьми. Ну, что-жъ, вѣдь лѣтось я была хозяйка и держала квартиру, — разсказывала Марья, свернувъ въ ворота и идя по двору.

— Ужасно много ты любишь разговаривать! — пробормоталъ идущій за ней слѣдомъ Михайло. — А ты дѣло дѣлай, старайся больше въ разныхъ мѣстахъ добыть, а разговаривай поменьше. — Теперь передъ Рождествомъ вездѣ раздавать будутъ и разное раздавать — вотъ ты и подавай прошенія.

— Да я ужъ и такъ подала въ приходское общество. Въ прошломъ году я два рубля получила.

— Что общество? Ты въ разныя мѣста подавай. Два рубля. Велики-ли это деньги два рубля!

— Да вѣдь изъ-за того два рубля выдали, что у меня одинъ парнишка на рукахъ, а было-бы трое, четверо дѣтей, такъ больше-бы выдали.

— Надо у Охлябиной Матрены спросить. Она подавать-то горазда разныя прошенія, — говорилъ Михайло, поднимаясь вмѣстѣ съ Марьей по вонючей лѣстницѣ въ третій этажъ. — Теперь есть такія общества, что и сапоги ребятишкамъ выдаютъ, и пальты. Вотъ на Васютку ты и проси. А я тебѣ прошеніе напишу.

— Такъ вѣдь это Васюткѣ. А тебѣ-то какая польза?

— Дурища. Да вѣдь сапоги-то продать можно.

Она вошла въ кухню квартиры. Со свѣжаго воздуха на нихъ пахнуло всевозможными запахами. Пахло пригорѣлымъ, пролитымъ на плиту, жиромъ, пахло жаренымъ кофе, пахло онучами, грязными валенками, повѣшенными надъ плитой для просушки, пахло ворванью отъ новыхъ сапогъ, пахло махоркой. На плитѣ дымились двѣ сковороды. Хозяйка квартирная вдова, Анна Кружалкина, жарили въ салѣ картофель на одной сковородѣ, а на другой — кофе. Увидавъ Марью, она сцѣпилась съ ней:

— А ты хороша жилица, Марья Потаповна! — вскричала она. — Не жилица ты, а каторжница, мошенница и даже еще хуже! Чего ты на дрова-то прошеніе подавала? Зачѣмъ? Съ какой стати? Что-бы мнѣ ногу подставить, что-ли? Вѣдь ты на мой номеръ квартиры подавала прошеніе, подлая? Тебѣ повѣстка пришла, тебѣ дали дрова, а мнѣ теперь черезъ это самое не дадутъ.

— Полно. Отчего такъ? Всѣ получатъ, — виновато сказала Марья.

— Врешь. Всего только на одно прошеніе въ каждую квартиру дрова выдаютъ. Или ты хозяйка, или я… Выдали тебѣ,- не выдадутъ мнѣ. А я тоже подавала и теперь буду при пиковомъ интересѣ. Углятницы только хозяйкамъ дорогу портятъ! Чѣмъ-бы уважать да почитать хозяекъ, онѣ имъ ногу подставляютъ. Ладно! Выѣзжай, коли такъ, изъ угла. Да чтобы и хахаля твоего здѣсь духу не было. Слышишь?

— Ну, что-жъ, съѣдемъ. Не казисты твои тутъ департаменты, — отвѣчалъ хозяйкѣ Михайло.

— Да вѣдь я у твоей халды что-нибудь изъ вещей за ейный долгъ удержу.

— Ну, это еще мы посмотримъ! Одѣвайся, Марья, и бѣги за дровами. Ступай. Нечего ей отвѣчать. Я отъ ней и одинъ отругаюсь, — сказалъ Марьѣ Михайло, видя, что та тоже хотѣла что-то возразить.

Марья накинула на себя кацавейку и выбѣжала изъ квартиры.

Перебранка о дровахъ продолжалась. Квартирная хозяйка, вдова крестьянина Кружалкина, «настоящая вдова», какъ она себя называла въ отличіе отъ тѣхъ вдовъ, которыя у ней жили въ углахъ подъ кулакомъ друга милаго, ругала Михайлу и пьяницей, и лѣнтяемъ, и лежебокомъ. Михайло въ свою очередь выливалъ потокъ упрековъ и брани. На сторону квартирной хозяйки стали и ея жилицы и тоже порицали Марью за обманное полученіе дровъ, и въ особенности отличалась Матрена Охлябина, славившаяся разными срывками съ благотворительныхъ обществъ и отдѣльныхъ лицъ, мать четверыхъ дѣтей, двоихъ изъ коихъ она успѣла уже пристроить въ пріюты, а на двоихъ то и дѣло получающая разныя милости въ видѣ сапогъ, одежды, калошъ, валенокъ, и т. п.