Николай Лейкин: Угловые

— Ужъ вы извините, ваше превосходительство, что я заставила васъ долго дожидаться. Очень ужъ я была несуразная, показаться-то мнѣ было нехорошо.

— Вы Матрена Охлябина, вдова? — спросила ее барыня.

— Точно такъ, ваше превосходительство, настоящая вдова и четверо дѣтей у меня, малъ-мала-меньше… — отвѣчала Охлябина, поклонившись.

— А гдѣ-же ваши дѣти, Охлябина?

— Дѣти-то? Да одна большенькая дочка въ школѣ у меня, благодѣтельница, а другой махонькій мальчикъ спитъ за занавѣской. Хворенькій онъ, барыня…

— А остальные двое?

— Остальные-то? Въ пріютѣ, ваше превосходительство. Не скрываю, въ пріютѣ. Были благодѣтельницы и помѣстили въ пріютъ, дай имъ Богъ здоровье. Денно и нощно Бога молю о ихъ здравіи.

— Стало быть на вашемъ попеченіи только двое дѣтей, а вы пишете въ прошеніи, что четверо.

— Да вѣдь ужъ это, барыня, порядокъ такой, всѣ такъ пишутъ. Вѣдь и имъ тоже нѣтъ, нѣтъ, да какой-нибудь кусочекъ въ гостинчикъ снести надо… Все-же мать… Придешь съ пустыми руками, такъ смотрятъ.

— Вы давно-ли вдовѣете-то? — спросила барыня посматривая на слишкомъ полный станъ Охлябиной.

— Да ужъ пятый годъ, сударыня… И бьюсь, бьюсь я, какъ рыба объ ледъ, — дала отвѣтъ Охлябина, нѣсколько смутившись отъ взгляда барыни, и натянула платокъ на животъ. — Покойникъ у меня сторожемъ служилъ. Мы, барыня, по гривенникамъ, десять рублей чайныхъ денегъ сбирали.

— Ну, а теперь работаете что-нибудь? — допрашивала барыня.

— Да гдѣ-же, ваше превосходительство, при дѣтяхъ-то? Вѣдь ихъ накормить, обмыть надо. А ихъ четверо.

— Двое только.

— А было четверо. Двое-то всего только годъ какой-нибудь. Да и отъ двоихъ трудно отлучиться. Вотъ что отъ благодѣтелей получу, тѣмъ и живу.

— Могли-бы ходить работать. Дѣвочка въ школу ходить, стало быть на вашемъ призрѣніи только одинъ ребенокъ. Сколько ему лѣтъ?

— Третій годокъ пошелъ. Несмышленокъ онъ.

— Его въ Ясли. Близъ васъ есть такой пріютъ Ясли, гдѣ вы можете за десять копѣекъ въ день приводить вашего ребенка на время работы вашей въ этотъ пріютъ.

— Знаемъ мы, барыня. Но тамъ его уморить могутъ. А вѣдь я мать, мое дѣтище…

— Какой вздоръ вы говорите! Я сама тамъ членъ… — сердито проговорила барыня;. — Но странно… Вы вдовѣете пять лѣтъ, а у васъ ребенку третій годъ.

— Ахъ, барыня добрая! Всѣ мы люди-человѣки! — вздохнула Охлябина.

— Вы почему-же, собственно, теперь обратились въ наше общество съ прошеніемъ? Что вы просите?

Охлябина встала втупикъ.

— А какое ваше общество, ваше превосходительство? — спросила она послѣ нѣкотораго молчанія. — Я, барыня, во многія общества подавала, такъ ужъ перепуталась.

Барыня объявила, какое общество, и прибавила

— Мы довольно широко помогаемъ, по разнымъ отраслямъ, разумѣется только съ разборомъ. Вамъ что-же нужнѣе-то было-бы? Вы въ прошеніи не упоминаете.

— Намъ-то? Да лучше-бы, ваше превосходительство, денежную милость, такъ какъ мы сироты, а пить-ѣсть надо. Работать отъ дѣтишекъ не могу, да и хвораю я. Не оставьте денежной милостью.

— Нѣтъ, денегъ на руки мы не даемъ. Это наше правило. Мы можемъ дать вашимъ дѣтямъ бѣлье… сапоги…

— Вотъ вотъ… Тогда сапожки дѣвочкѣ позвольте.

— Это которая въ школу ходить? Доставьте намъ удостовѣреніе отъ у учительницы, что дѣвочкѣ нужны сапоги. Или, можетъ статься, у васъ за уголъ, не плачено?

— Не плачено, не плачено, сударыня. За цѣлый мѣсяцъ не плачено, — подхватила Кружалкина, стоявшая сзади барыни, и подмигнула Охлябихѣ.

— Тогда явите божескую милость на уголъ пожертвовать. Да фуфаечку-бы тепленькую мальчику-то и чулочки шерстяные, — просила Охлябиха.

— Что-нибудь ужъ одно. И то, и другое мы не можемъ въ однѣ руки. Наше общество слабо въ денежныхъ средствахъ. Сколько вы платите за уголъ?

— Полъ-комнаты у насъ, барыня-сударыня.

— Сколько-же вы платите?

— Пять рублей, — пробормотала искренно Охлябиха.

— Шесть… — брякнула въ то-же время Кружалкина.

— Ну, вотъ за квартиру за мѣсяцъ будетъ для васъ заплачено, — сказала барыня — Но вы должны работать, непремѣнно работать, — прибавила она и поднялась со стула, сбираясь уходить.

Въ это время въ дверяхъ показалась Марья и загородила собой барынѣ дорогу.

— И я къ вамъ, барыня-сударыня-благодѣтельница… — заговорила она, стараясь надвинуть на подбитый глазъ платокъ и этимъ прикрыть изъянъ. — Если вы изъ того общества, которое сапоги выдаетъ дѣтямъ, то и я просила за своего мальчика. Ужъ не оставьте, ваше превосходительство, нашу бѣдность непокрытую. Вѣдь вотъ я бьюсь, какъ рыба объ ледъ.