Николай Лейкин - Угловые

— Но все-таки она женщина хорошая, трудолюбивая?

— Хорошая женщина… Это что говорить!

— Не пьющая?

— Вина не обожаетъ. Это ужъ надо прямо сказать. Тутъ безъ фальши… Зачѣмъ говорить?.. Ей, по настоящему, по ея смыслу не въ углу жить, а въ хозяйкахъ существовать, самой квартиру держать, но квартирнымъ-то хозяйкамъ денежной милостью не помогаютъ, потому что хозяйка, а у ней дѣти…

— Стало быть, все-таки женщина трезвая. Это очень пріятно… Мы ей помогали, я ее помню. Фамилія такая, что запоминается… И въ спискахъ у насъ… Охлябина…

— Это правильно-съ… Изъ-за ейной трезвости очень многіе… Да и ловка она насчетъ этого… Вино клянетъ. Прямо клянетъ… А только вотъ самъ-то у нея…

— Ахъ, у нея, стало быть, есть другъ милый? — удивилась барыня, не понявъ, къ нему клонилась рѣчь дворника.

— Существуетъ-съ. Недавно объявился. Объ этомъ я вамъ и докладываю, — отвѣчалъ дворникъ. — Да вотъ ейная хозяйка… Вы отъ нея все узнаете, — указалъ онъ на Кружалкину. — Пожалуйте… Она васъ проводить къ Охлябиной. Охлябину спрашиваютъ, Анна Сергѣвна, проводи…

— Охлябину? — засуетилась Кружалкина. — Пожалуйте, сударыня, пожалуйте. Женщина кроткая и очень съ дѣтьми мучается. Вотъ здѣсь, по этой лѣстницѣ, у меня на квартирѣ. Я сама сирая вдова и хотя дѣтей у меня нѣтъ, но тоже бьюсь въ бѣдности. Тише, ваше превосходительство… Тутъ порожекъ.

Явившійся лакей поддержалъ барыню подъ локоть.

Кружалкина повела барыню по лѣстницѣ во второй этажъ.

Барыня вошла въ кухню квартиры Анны Кружалкиной и поморщилась, сдѣлавъ гримасу. На нее такъ и пахнуло смѣсью разныхъ жилыхъ запаховъ.

— Какой у васъ здѣсь непріятный запахъ, — сказала она, стараясь выразиться какъ можно мягче.

— Живутъ много, ваше превосходительство. Народъ все бѣдный, неимущій, сироты, — поясняла Кружалкина. — Тутъ у нихъ и пеленки, и сапоги. Матрена Ивановна! Къ тебѣ пришли! Благодѣтельница пришла! — крикнула она Охлябиху, заглянувъ изъ кухни въ корридоръ.

Барыня озиралась по сторонамъ и, наконецъ, произнесла.:

— Послушайте, дайте мнѣ гдѣ-нибудь присѣсть, чтобъ не замараться.

— А вотъ я вамъ сейчасъ табуреточку оботру. Сейчасъ, сейчасъ… — засуетилась Кружалкина… схватывая некрашеную табуретку и полотенце. — Пожалуйте…

— Но не могу-же я въ кухнѣ… Вы меня проведите къ самой Охлябиной.

Кружалкина сейчасъ вспомнила, что тамъ у ней лежитъ пьяный жилецъ-портной, и отвѣчала:

— Да у ней, сударыня, хуже… Понятное дѣло, что живетъ среди угловыхъ жильцовъ, а здѣсь въ кухонькѣ я одна существую. Вотъ теперь табуреточка чистенькая, — прибавила она, обтеревъ ее полотенцемъ. — Пожалуйте.

— Мнѣ именно и хочется посмотрѣть, какъ живутъ угловые жильцы. Нѣтъ, вы меня къ ней проведите.

— Да ужъ пожалуйте, пожалуйте, коли вамъ такъ угодно.

Онѣ сдѣлали нѣсколько шаговъ по корридору, и Кружалкина отворила дверь въ комнату. На барыню теперь ужъ пахнуло сильнымъ перегаромъ водки и махорки. Барыня стала кашлять и прикрыла носъ и ротъ носовымъ платкомъ.

— Охлябиха, чего ты валандаешься и не идешь? — сказала Кружалкина. — Вотъ барыня теперь къ тебѣ ужъ сама.

— Сейчасъ, сейчасъ… Извините, сударыня… Очень ужъ я не въ порядкѣ была. Вотъ только юбченочку на себя накину и платокъ… — послышалось изъ-за розовой ситцевой занавѣски на шнуркѣ, которой была раздѣлена комната на двѣ половины.

Барыня покосилась и обозрѣла первую половину комнаты. Стояли три койки, изъ коихъ одна на березовыхъ полѣньяхъ, выглядывавшихъ изъ-за сѣраго одѣяла. На одной койкѣ, покрытой овчиной полушубка, лежалъ, обернувшись къ стѣнѣ, босой субъектъ съ всклокоченной головой, въ жилеткѣ, изъ проймъ которой выглядывали ситцевые рукава рубахи. Субъектъ храпѣлъ отчаянно. Барыня невольно посторонилась отъ его койки, оглянулась и, видя, что лакей стоитъ въ дверяхъ, успокоилась.

— Вотъ и стуликъ здѣсь есть. Пожалуйте на стуликъ присѣсть, ваше превосходительство, — бормотала Кружалкина. — На стуликѣ вамъ будетъ много спокойнѣе.

Барыня присѣла, продолжая держать платокъ около носа, и сказала Кружалкиной:

— Вамъ непремѣнно надо почаще провѣтривать комнату.

— Да конечно оно слѣдуетъ, барыня-сударыня, а только ужъ олень выстужается комната-то, а наши жильцы тепло любятъ. Вѣдь ужъ и такъ черезъ день топлю, а дрова дороги.

Изъ-за занавѣски показалась Матрена Ивановна Охлябина, запахиваясь на груди и животѣ сѣрымъ суконномъ платкомъ, кланяясь и говоря: