Феликс Светов - Чижик-пыжик

Я попытался взять у нее сумку, чтоб ей было легче бежать, но она посмотрела на меня с таким ужасом, что я тут же руку отдернул. Она еле переставляла ноги и меня задерживала. Наверно, из "Красного креста" или из "Врачей без границ", подумал я, может быть, шведка, во всяком случае, что-то по-ихнему залепила.

- Он не стоит, где место, - сказала она, когда мы наконец выбежали на площадь.

Оставалось три минуты. Обратно я ее уже тащил, но притронуться к сумке она не позволила.

Моя девушка стояла на ступеньках вагона рядом с проводником.

- Я надеялась, ты их найдешь.

- Я тоже. Что теперь?

- Вагон потрясающий. Наше прошлое "СВ" по сравнению с этим - товарняк. Бархатные диваны, и уже предлагали завтрак.

- Что ты решила?

- Знаешь что... - сказала она.

Таких глаз я у нее еще не видел. Они засверкали, порыв ветра рванул золотые волосы...

Господи, какая она красивая! - подумал я.

- Решай-ка ты сам эти проблемы, - договорила она.

Еще какое-то мгновенье я смотрел на нее, не мог оторваться.

- Остаемся, - сказал я, - оставь им книги, пусть просвещаются. Да пошли они со своими диванами и завтраком...

Она тут же спрыгнула со ступенек. Евро-азиаты торчали во всех окнах, что-то возбужденно говорили и почти плакали.

- Скажи им, что мы остаемся, что мы на своей земле и для нас это обычное дело.

Она им что-то говорила, они ей возражали, непонятно кричали хором и жестикулировали.

Поезд двинулся. Мы им помахали, они все еще тянули к нам руки из окон демонстрировали солидарность. И тут я впервые по-настоящему обозлился.

- Профурсетки, - говорил я, скрежеща зубами, - да наша Клава в тысячу раз их лучше - этих красоток и стюардесс! Почему они сюда не приехали?

Она держала меня за руку и смеялась - весело, звонко, счастливо...

- Ты такой смешной, - говорила она, - ты так смешно злишься...

- А если б я не отдал тогда в автобусе наш коллективный билет? - вспомнил вдруг я, - где б они сейчас все были - эти страдающие за нас правозащитники?..

Мы взяли машину и через пять минут тормознули возле особнячка на Невском. Слава Богу, не доехали до Аничкова, а то бы опять Фонтанка.

У тротуара стояли автобусы, из дверей особнячка вываливались питерские коллеги, наши, евро-азиаты и эти. Пьяные, веселые и очень довольные жизнью.

- Господи! - крикнула Тина. - Вы решили остаться? Или не уезжали?..

И тут я увидел питерскую распорядительницу.

- Я всегда знал, что Петербург чудовищный город, - сказал я ей жестко, но что его красотки бросают в беде несчастных путешественников...

Она заплакала. Настоящими, горькими, детскими слезами...

Делегаты уже лезли в автобус с зелеными полосами. Краснополосый одиноко стоял в сторонке. Двери открыты, наши сумки валялись у входа.

"И ни одна питерская сука не сообразила оттащить их к поезду..." бормотал я.

Я распотрошил свою сумку, вытащил последнюю, на ночь припасенную бутылку, сорвал пробку...

Я пил из горла на тротуаре Невского и постепенно приходил в себя.

Рядом плакала питерская красотка. Я опомнился.

- Хочешь хлопнуть? - и протянул ей бутылку.

Она отчаянно замотала головой, размазывая по щекам слезы.

- Твой прокол ничего не значит, - я обнял ее за плечи, - он нормален для такой красивой женщины - вы все такие. Это вас украшает - понимаешь? К тому же, если б не так, мы бы больше не встретились - представляешь, какой ужас!..

Я встал на колени посреди Невского проспекта. Не успевшие забраться в автобус евро-азиаты и наши толпились вокруг.

- Приезжай в Москву, - говорил я, - это не такой уж плохой город, хотя там нет Фонтанки, Мойки и чижика. Но мы встретимся - и мало ли что?..

Она улыбнулась сквозь слезы. Мы поцеловались.

И тут я услышал шепот Тины:

- У меня два свободных купе, одно - ваше. Компенсация за твои переживания...

Дальше был битком набитый автобус с зелеными полосами, все тот же вокзал, перрон, другой поезд. Тина запихивала в вагоны евро-азиатов и этих, за ней неотступно следовал доверчивый кореец, которому предстояло попасть вместо Сеула в Стамбул...

- Я отправила знаменитого московского писателя караулить наше купе и никого туда не пускать, - сказала Тина.

- Ваше или наше? - спросил я, но она почему-то не ответила.

Я видел все не слишком четко. Помню только, что очень знаменитый московский писатель лежал в какой-то невероятной позе: голова к двери, длинные ноги перегораживали купе.

Поезд двинулся.

Вчетвером мы лихо допили мою последнюю бутылку, передавая ее друг другу. Из горла.