Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды

Парашют раскрылся почти одновременно с полыхнувшим внизу взрывом самолета. Через короткое время — удар, и я лежу на земле, покрытой неглубоким снегом. Погасил парашют, скинул лямки, прислушался — тихо. Странно тихо потому, что фронтовая тишина бывает тогда, когда по тебе не стреляют…

Шелковым куполом торопливо стер масляную копоть с лица и рук, взвалил парашют на плечо и пошел полем на запад, где по карте значился партизанский лес. Чтоб не таскаться с громоздким куполом, расстелил его в глубокой рытвине, попавшейся на пути, присыпал снегом и успел еще до рассвета уйти от места приземления километров на пятнадцать. Когда развиднелось, впереди уже замаячил долгожданный лес.

Но прежде необходимо точно сориентироваться, найти указатель с названием населенного пункта или что-то другое характерное. Внезапно послышался гул самолета. Поднимаю голову — правее низко над землей летит германский связной «Хеншель-126». Пролетел и начал разворачиваться не то на посадку, не то зачем-то еще. Нет, все-таки на посадку… Убрал газ, планирует. Я поежился: ужель черт занес меня на фашистский аэродром? Раскрыл полетную карту, посмотрел — никакого аэродрома в этом районе не значится. А может, тут не аэродром? Связники садятся в любом месте, кто где сумеет. Надо идти дальше, ближе к своим людям, авось повезет, встречу кого-либо…

Пробирался бездорожьем до полудня и вдруг наткнулся на длинный глубокий овраг, на дне его блестел лед. Пить еще с утра хотелось. Спустился вниз, наколол ножом льда, принялся глотать. Вдруг совсем близко, казалось над самой головой, заиграл аккордеон и чистый приятный тенор запел неаполитанскую песню. Что за черт? Итальянцы? Прижался к земле, замер, затем медленно начал пятиться по дну оврага, пока не уткнулся в сплошную снеговую стену. Смотрю — наверх ведут следы сапог, откуда-то потягивает жареным. Вскарабкался по следам — мать честная! Прямо в пищеблок угодил. Возле кухни — повар в белом колпаке, строем топают солдаты. Я кубарем вниз, спрятался под закраину твердого снега, стал дальше углублять ногами нору, утаптывать, пока не скрылся в логове с головой. Достал из кобуры пистолет, снял с предохранителя, хотя и понимал, что в моем положении — это детская хлопушка…

Наверху ходили, гомонили солдаты, а мои зубы отбивали невероятную дробь. Лишь за полночь осторожно вылез, тихо обогнул опасное место — и дай бог ноги! К голоду я притерпелся, но жажда мучила не переставая. Глотал лед, делал короткие переходы, чтоб не терять сил. Точно определил, где нахожусь, куда идти и какой держать курс. На третьи сутки, наконец, вышел к партизанскому аэродрому. Меня без промедления отправили в отряд.

Вступаю в лагерь, и кто меня встречает? Я не поверил своим глазам, воскликнул:

— Илья! Ты ли это?!

А он молча обнял меня и давай мять и крутить так, что я запросил пощады.

— Верю, верю! — кричу. — Это ты! Но неужели нет у тебя спортивной этики? Как тебе не стыдно демонстрировать костоломные приемы джиу-джитсу на человеке, не евшем трое суток!

— Да? А и правда! Извини, Иван, это у меня от радости… Ну, здоров!

Радость Ильи понятна: мы друг друга знаем, а остальным что дало мое появление? Они ожидали самолет, крайне необходимые им грузы — оружие и снаряжение, а получили совершенно ненужного летчика.

Я не оклемался еще после гибели экипажа. Закрою глаза и опять вижу себя задыхающимся, полуслепым в масляном тумане разрушенной кабины, вижу сраженных мгновенной смертью товарищей, желто-багровое пламя, рвущее и пожирающее самолет…

Афанасьев, понимая мое состояние, старался отвлечь от тяжелых мыслей. Мы сидели в землянке санчасти, куда меня поместили, и как тогда, в летние ночи, перед десантированием, пили спирт и разговаривали о войне. Свежие газеты, которые я вез с Большой земли, как и все остальное, пропало вместе с самолетом, и мне приходилось по памяти информировать партизан о наших делах на фронтах. На вторые сутки моего пребывания в отряде Илья по моей просьбе весь вечер рассказывал о том, как воевал после выброски мной его группы северо-восточнее Киева, как затем оказался здесь, у себя на родине, как встретил школьного друга Юрия Байду и что было потом. О Байде я слышал от Ильи второй раз, но самого Байду так и не увидел: неделю назад он ушел с комиссаром Купчаком в рейд.

Здесь, в землянке санчасти, я познакомился с ее хозяйкой Вассой Коржевской и Лесей, ее помощницей, наслышался и о Варухине, но его также не видел, потому что он убыл с другими партизанами в соседний отряд по хозяйственному заданию.