Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды

— Дед, видать, того… — повертел он пальцем у своего виска.

— Похоже… — поддержал кто-то. — Катышков из дерьма насобирал… тоже находка.

Адам распрямил спину, посмотрел на бойцов, как на школяров непонятливых, указал движением головы куда-то в сторону:

— Я нашел лосиную тропу. Вот… — он потряс своей находкой. — Немцы эту тропу впотьмах не найдут, а мы по ней выйдем из болота.

И, повернувшись, зашагал уверенным, не стариковским шагом по ощеренной голыми корневищами тропе, пробитой копытами зверей. Бойцы едва поспевали за ним, спотыкались, а позади, под разнобой шагов, безотдышно пищал страдалец-малец.

Сумерки сгущались. Внезапно над верхушками деревьев разлилось мерцающее голубоватое свечение: немцы совсем близко пустили ракету, за ней — другую. При этом свечении стали видны каждая коряга, каждая лесина, лежащая поперек под ногами, и еще в разрывах ядовито-зеленой ряски — черные прогалы воды. Лосиная тропа, найденная дедом Адамом, упиралась в топкий, заросший осокой берег, а дальше простиралось болото. В двух шагах под гнилым пнем сидела здоровенная лягушка и, словно насмехаясь над людьми, глумливо пучила глазища. Вперед пути не было.

Еще несколько секунд колонна шевелилась, задние продолжали напирать на передних, остановившихся в замешательстве. Афанасьев приказал:

— Костылев и Чубовский, быстро обследуйте берег, найдите брод!

— Есть!

Максим с Адамом, вооружившись жердинами, разошлись в разные стороны. Жерди засасывались болотом на всю длину, дно не прощупывалось. Максим, потряхивая непослушными кудрями, старательно мерил, пока не столкнулся нос к носу с Адамом. Почесал озадаченно затылок: дело дрянь. Вернулся, доложил угрюмо:

— Брода нет, трясина…

— А куда ж девалась лосиная тропа? — ехидно спросил Варухин.

Афанасьев наморщил лоб, молвил в раздумье:

— Очевидно, мы попали на полуостровок…

— За-а-авел, дедуня… — отозвался опять Варухин с недоброй ноткой в голосе.

— Ты что? Ты что? Бога побойся! — Старик поднял руки, словно защищаясь. Бойцы повернули к нему головы, и не в одной из них, очевидно, зародилось такое подозрение. На самом деле, кто он, этот Адам? Откуда взялся? Почему так бездумно доверяет ему командир?

Афанасьев мог бы на это ответить, но времени для дискуссий не было. Поэтому, зная настроение бойцов, не стал объяснять, что уважения и доверия к себе добивается не тот, кто старается добиться их во что бы то ни стало, а тот, кто живет всегда на совесть.

Адам не был лесником, он просто жил в лесу. Жил с девятьсот десятого года, более четверти века. Некуда было податься в те времена, кроме как в лес. Земля в деревне — суглинок, что посеял, то пожал. От такой земли на край света убежишь. И убегали мужики за три моря, в Канаду, счастья-доли искать… Из всей деревни один Адам остался.

В первый день появления его в отряде Афанасьев долго с ним разговаривал, поинтересовался также, почему он не эмигрировал вместе со всеми.

— Да как тебе сказать, сынок? — отвечал Адам. — Вот, к примеру, есть на северных местах люди, всю жизнь в шкурах звериных ходят, сырой рыбой кормятся. Почему? Разве негде у нас жить, чтоб получше? Ан нет! Не хотят никуда перебираться. То ли привыкли, то ли еще почему-то… А может, власть родной земли над ними такую силу имеет? Не могут ее перебороть? Вот и я смекаю, что, видать, и надо мной ее сила великая есть.

Афанасьев согласился, а Адам, помолчав в раздумье, горестно вздохнул:

— Молодым был — не бросил родные места, а на старости — пришлось-таки… Не гнуть же спину перед чужаком!

И вот этот дед стоит, ссутулив сухие плечи, перед людьми, считающими, что он умышленно завел их в западню на погибель.

— Мы на полуострове, — прозвучал голос Афанасьева. — Мы заперты. Не удастся выскользнуть, будем пробиваться с боем. Костылев с автоматчиками вперед! Приготовить гранаты! Без команды не стрелять!

Десантники зашевелились, перестраиваясь, взяли оружие на изготовку, пошли за командиром. Вдруг смешались, затопали на месте — позади раздался громкий крик ребенка. И тут же, словно этот детский крик послужил сигналом к началу боя, вспыхнуло сразу несколько ракет и загрохотала стрельба. Сполохи взрывов озарили лес, посыпались сбитые пулями ветки, зашипела пронизанная раскаленными осколками мокрая земля. Женщина, упав на колени, раскинула руки, старалась закрыть своим телом ребенка от пули.

Жестким огнем фашисты намертво обложили группу десантников на полуостровке. Выскользнуть невозможно. Варухин хватил в досаде кулаком по толстому стволу осины, выругался сквозь зубы. Люди сгрудились на сухом пятачке. Афанасьев установил в самом узком месте два пулемета, а чуть впереди — несколько противопехотных мин: все свое огневое богатство. С болота пополз туман, парная сырость окутала людей.