Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды

Варухин вздохнул и, бросив думать о мертвых, опять и опять раскидывал напряженным умом в поисках выхода, ибо считал себя человеком, достойным участи более уважаемой и безопасной, чем служба в роли фашистского провокатора. Пока он предатель формальный, лишь подписавший обязательство. Конечно, под угрозой физической расправы он кое-что открыл немцам, но все это чепуха, не стоящая выеденного яйца, если рассуждать здраво. Ну какую пользу извлекут они из полученных сведений? Эти же сведения устарелые, давно прошедшие дела, былое и думы, так сказать. Разве он виноват, что так сложились обстоятельства? При чем здесь он, если у партизанских командиров не хватило ума вывести отряд из-под удара карателей?

Так лгал Варухин самому себе. Он не только лгал, но, как и всегда, верил собственной лжи. Жизнь, твоя личная жизнь, дороже всего на свете, она дается один только раз, и поэтому ее надо беречь, сохранять как можно дольше, любыми путями, любыми способами. Но как это сделать, если проклятые фашисты опутали, сковали по рукам и ногам и заставляют заниматься гнусными и опасными делами? Отказаться — расстреляют, задать тягу — фотокопии твоих показаний, твоего обязательства, фотографии в профиль и анфас и расшифровка легенды тут же лягут на стол НКВД. Дескать, выловленное в речке Шане мертвое тело Игнатия Варухина есть не что иное, как «труп де-юре», а «де-факто» Варухин жив-здоров и занимается тем-то, что и подтверждается.

Пока он лежал на сене и ворочал тягостные мысли о темных путях в собственной судьбе, о своей незавидной доле, снова началась гроза. Раскаты грома оглушающе гремели над головой, а от молний становилось так светло, что Варухин совершенно отчетливо видел паука, быстро-быстро перебиравшего лапками по паутине, протянутой откуда-то сверху, из-под кровли навеса. Лил дождь, потоки неслись по двору в сторону речки, громовая канонада не смолкала, и тучи метались, гвоздя молниями землю.

Эта громыхающая буйствующая стихия вызвала в душе Варухина неожиданный отзвук. Сам он, с его тонким восприятием окружающего мира, ни в этот момент, ни позже так и не сумел объяснить, вследствие чего возникла у него уверенность, будто в эти минуты приближается, решается что-то чрезвычайно важное для его жизни.

Мысль его продолжала лихорадочно работать в поисках практической опоры, в поисках того единственного, правильного и спасительного, что парило где-то рядом, но еще не оформилось из расплывчатых ощущений.

А вспышки молний, сливаясь воедино с громом, сотрясали землю и как бы подстегивали. Вдруг последнее отчаянное усилие — и словно озарение, словно шаг через рубеж, когда беспомощность оборачивается активным действием и порождает такую решимость, что человек готов броситься с вызовом на весь мир, — буквально подбросило его. Как же он мог забыть?!.

Варухин отшвырнул из-под ног сено, торопливо нашарил в кармане очки, выглянул во двор. Тихон Латка, видимо, спал, пьяно отпраздновав победу над своим личным врагом — Байдой. Варухин прошмыгнул в калитку и пошел по улице, прижимаясь к заборам. Дорогу он помнил, не раз ходил здесь, когда занимался изготовлением злополучной горючей жидкости. Сейчас, при ярких всполохах, поворот к дому дяди Юрася Байды нашел легко. Взойдя на крыльцо, отряхнулся, вынул из кармана белый платок, повязал на рукав, будто полицай. Требовательно постучал в дверь. В окне показалось сморщенное лицо бабки Килины.

— И хто там?

— Открывай живо, полиция!

— И ни дня вам, ни ночи…

Через короткое время в хате затеплился каганец, затем после скрипа и лязга всяких крючков и засовов дверь открылась. Варухин шагнул через порог, крикнул с угрозой:

— Здесь жил партизан-бандит Байда?

— Ой, боже ж ты мой, та давно ж его, Юрася, нема…

— Нема? А документы его?

— Где ж они, документы? Не упомню я. В, скриню, может, сховала? — Молвила про себя бабка Килина и принялась копаться в сундуке.

Варухин оттолкнул ее, выбросил все из сундука на пол. Документов не было. Грозно посмотрел на растерянную старуху. Та все тужилась, вспоминала. Вдруг суетливо шевельнулась, воскликнула:

— Ой, та я ж их за образ Спаса засунула!

Она потянулась к иконе, но Варухин опередил ее, вытащил сверток бумаги, развернул. В нем оказались метрика, свидетельство об окончании десятилетки, справка колхоза о том, что Юрий Прокопович Байда работает кузнецом.

— А паспорт? — строго спросил Варухин.

— Та у кого ж в селе паспорт е? — удивилась бабка Килина неосведомленности полицая.