Галина Василевская: Рисунок на снегу

Лицо матери светится от счастья. Она берёт в руки табель и осторожно, словно он стеклянный, прячет в коробку, которая стоит на шкафу. Там лежат и метрики детей, и ещё какие-то свидетельства-документы. Тихон видел. Он хочет, чтобы у матери всегда было такое сияющее лицо, и он обещает:

— Я всегда на одни пятёрки буду учиться.

Мать гладит его по голове:

— Ты будешь, — и даёт ему бублик.

Тихон бежит через всё село к Лёньке.

А то однажды нашли они с Лёнькой лисью нору в лесу. Лисицы не было: пошла, должно быть, на охоту. А маленькие лисята, жёлтые и смешные, были похожи на щенков. А когда Тихон захотел погладить одного по гладкой шерсти, лисёнок укусил его за палец. Палец долго болел, и мать обвязывала его листом лопуха.

А то отправились они однажды с Павлом на лодке рыбу ловить.

Выехали рано, солнце ещё не взошло. Над водой склонялись вербы. Пробираешься между ними, словно по туннелю, и такая тишина кругом! Поглядишь в воду, а там такие же вербы растут. И небо в воде такое же, как над головой.

Павел положил вёсла, лодка свободно плывёт по течению. Тихон, сидя на корме, правит рулём, чтобы не прибило лодку туда, куда им не нужно. И всё же зазевался, ткнулась лодка в вербу. От старости, а может, от молнии, ударившей в неё, наклонилась верба, повисла над водой, уцепившись корнями за берег. Здесь и решил остановиться Павел. Привязали они лодку к толстой ветви, и стало им дерево как бы причалом.

Павел размотал удочки. Тихон набрал в ведро воды из речки, чтобы рыбу туда пускать, живую привезти домой. Началась рыбалка.

И не потому она запомнилась Тихону, что наловили они тогда полное ведро пузатых карасей и плоских лещей, а потому, что вокруг было удивительно хорошо. И тишина стояла особенная, какая бывает только на реке, в лесу, покуда не взойдёт солнце. И восход солнца, который разбудил и лес, и всю окрестность, запомнился. И может, потому, что Павел тогда беседовал с Тихоном как с большим, рассказывал ему про дядю Левона.

— Его первый раз арестовали, — говорил Павел, — как раз в тот год, как ты родился. Я тоже ещё маленьким был, чуть больше, чем ты теперь. Приходят ночью к нам жандармы дядю Левона забирать. Я испугался, плачу. А дядя говорит: «Не плачь, Павел, правду в тюрьму не посадят». Повели его. А я думал, думал, как дяде Левону помочь… И придумал: стал в лес ходить, веники вязать, на рынке в Ружанах продавать. А деньги отдавать на помощь политзаключённым. Значит, и дяде Левону тоже…

Обжигают ноги кирпичи. Девчонки разметали руки — им жарко. И кажется Тихону, что это не кирпичи — солнце печёт, а он на лодке. И уже не с Павлом, а с Володей и Василием. И плывут они не по реке, а посередине огромного озера. Вокруг голые берега — ни дерева, ни кустика. И куда они ни повернутся, всюду на них смотрят дула фашистских автоматов. Застрекотали автоматы, забарабанили пули по борту лодки, и стала она, как решето, вся в дырках. Вода бежит в лодку, и опускается лодка на дно озера. А с берега стреляют и стреляют автоматы…

За окном свирепо лаяли собаки. Кто-то колотил в дверь. Уже спешила к двери бабка Мальвина и приговаривала:

— Тише там, тише. Дверь поломаете.

Она отодвинула засов. Влетел полицай, чуть не сбил бабку с ног.

— На сход, быстро!

— Выдумали — сход ни свет ни заря… — заворчала бабушка. — Сами не спят и людям не дают.

— Поговори у меня… Мигом пущу в расход!

— А ты не стращай. «Мигом»! Мне уже никакой твой расход не страшен.

Полицай замахнулся на бабушку, потом заглянул на печь. Увидел детей.

— А вам что, особое приглашение нужно? — закричал он. — А ну вниз!

Девочки торопливо стали слезать с печки. За ними Тихон. В руках он держал одежонку сестрёнок. На холодном полу помог им одеться. Надел платьица, какие-то чужие кофты с длинными рукавами. Хотел надеть чулочки.

— На бал собираетесь?! Может, вам зеркало подать? — завопил полицай.

Девочки всунули голые ноги в валенки. Голову повязали платками. Тихон положил чулочки в карманы штанов и стал помогать сестрёнкам застегнуть пальтишки на все пуговицы. Пальтишки не застёгивались, потому что петли не доходили до пуговиц, — топорщились узлы завязанных платков.

А полицай уже толкал прикладом в плечи.

Над лесом светлело небо. Мороз, как злая собака, хватал за щёки, за руки. Тихон втянул голову в плечи, сильнее прижал к себе сестрёнок. Он помнил всё время, что у них голые колени. Надо где-то остановиться, надеть чулочки. Они ведь у него в карманах. Вот начнётся сход, и он наденет их. А может, удастся до схода где-то остановиться?