Алим Кешоков - Долина белых ягнят

— Спасибо, — поблагодарила Апчара Вальянскую. — У меня тут в городе невестка живет… Мы к ней поедем.

— Смотрите. Был бы обед ресторанный, я бы вас уговорила. А то — постный борщ, шрапнельная каша с мясом. Это не еда для председателя колхоза, правда? — Галина Николаевна засмеялась. — Пошли, провожу вас. Вы на чем? На машине?

— Откуда у нас машина? Мы на бидарке. У ворот под горой стоит.

Женщины двинулись вниз. Чтобы попасть на тропу, ведущую к воротам, надо было спуститься ступенек на сто. Через каждые двадцать ступенек — площадка со скамейками. Устал — посиди, отдохни. Поднимаясь, Апчара с Анной с ходу отмахали все сто ступенек, не останавливаясь. Сейчас, успокоившись, они шли медленно, беседуя с диетврачом, разглядывая окружающих. Вдруг Галина Николаевна остановилась, вполголоса сказала:

— Вон мой танкист. Видите? Внизу, справа на скамеечке. Сидит к нам левым боком и поэтому не видит. Левый-то глаз искусственный. Ох, боюсь, не удалось ему «заворожить» комиссию…

Апчара посмотрела на танкиста и вскрикнула, словно ее ужалила змея. Потом она в отчаянии зажала рот обеими руками и замерла. Ноги словно отнялись. В сидевшем на скамейке она узнала Локотоша…

Он сидел, отрешенно уставившись куда-то в сторону, никого и ничего не замечая, откинувшись на деревянную спинку.

Через секунду, придя в себя, Апчара стремглав понеслась вниз.

Меньше всего на свете Локотош ожидал встречи именно с ней. Услышав свое имя, узнав ее голос, он вздрогнул, вскочил и, как преступник, застигнутый на месте преступления, стал озираться по сторонам, ища, куда бы скрыться. С ужасом увидела Апчара, как мало осталось от прежнего Локотоша. Лицо — точно сшитое из лоскутков, разноцветных, плохо сросшихся. Только здоровый глаз да лоб и брови остались нетронутыми.

— Вот ты где, Локотош! — Апчара уже овладела собой. Она и виду не подала, что испугалась, и жалости не было в ее взгляде, только изумление и упрек. — Хорошо замаскировался!

— Да, маскировка подходящая. — Локотош по-своему истолковал слова Апчары.

— И правда, хорошо: кругом заросли — никто не найдет. — Подошедшая Галина Николаевна хотела помочь Апчаре.

— Неужели ты меня узнала? — Голос был прежний, звучный, красивый. — Правда, поставить в огород меня можно вместо пугала?

Апчара еле сдержала слезы:

— Зачем терзать себя и других? Теперь я понимаю, почему ты не давал о себе знать. — Апчара все-таки заплакала. — Не знала, что ты такой жестокий. К себе — ладно, но других-то мог бы пожалеть. Даже не написал. А ведь я рядом…

Сверху спустилась недоумевающая Анна. Локотош таким образом оказался в окружении трех женщин.

— Боже мой! Не было ни гроша, да вдруг алтын! До сих пор обо мне никто не знал! А теперь целых три женщины. Сдался бы вам в плен, если возьмете. Только, боюсь, испугаетесь. — Локотош крепился изо всех сил.

— Не испугаемся! — Галина Николаевна говорила нарочито весело, стараясь ободрить подполковника. — Селезню красота не нужна, ясно?

Все засмеялись. Раненые, сидевшие и стоявшие поодаль, не без зависти поглядывали на Локотоша.

— Садитесь же, чего мы стоим?

— Сядем, девочки, но не надолго. Больному нужен покой. — Авторитет Галины Николаевны в госпитале был непререкаем. Ее ведь знали и как писательницу. Локотош раза три присутствовал на ее литературных вечерах в большом зале. Вальянская ездила в город, поддерживала связь с местными литераторами, ряды которых в годы войны сильно поредели. Тогда еще никто не предсказывал ей большого будущего, не предполагал, что она станет известной советской писательницей.

Локотош был доволен: Апчара села справа, а правая часть лица пострадала у него меньше. Он искоса, робко поглядывал на девушку. Апчара готова была разрыдаться от горя и сострадания, но держалась безупречно. Вид у нее был такой, будто уродство Локотоша ей безразлично.

— Ну, будет сегодня разговору в «офицерском собрании»! — Локотош искренне повеселел: лицо Апчары не выражало страха и отвращения. — Скажут: «Одни красивые женщины к нему ходят». Уважать будут. Повар добавки сам предложит: «Товарищ подполковник, не желаете ли?..»

Женщины, польщенные, рассмеялись, Галина Николаевна спросила:

— Ну как, не помог глаз? Не заворожил членов комиссии?

— Заворожишь их! — Локотош махнул рукой.

— Я тебе говорила…

— Своим видом я только ужас могу внушить, а они — не пугливые, — грустно пошутил Локотош. Он несколько раз пытался заставить себя написать Апчаре, и даже писал, но потом рвал письма, стыдясь своего безобразия. В конце концов он решил поставить крест на их любви. Зачем такое пугало, больное, беспомощное, молодой и красивой, полной сил женщине? Что, кроме жалости, может она испытывать к нему? Он твердо решил не обнаруживать себя. Как-нибудь вымолит «путевку на фронт» и расквитается с проклятым врагом. «Того, кто лишил тебя глаз, лиши души», — велит пословица. Если в бою падет и он, так и надо: лучше умереть, чем жить, вызывая у людей жалость.