Александр Коноплин - Сорок утренников (сборник)

— А если потеряешь?

Он не потерял мой ножик. Наверное, очень берег. Мне передал его Николай Петрович, вернувшийся из госпиталя в сорок втором. Учитель сидел в своем кресле, весь ушедший в него, а то место, где полагалось быть ногам, предусмотрительно закрыли пледом.

— Вот и все, — говорит Николай Петрович, старательно пряча от меня глаза, — ваши с матерью письма и этот ножик. — Вдруг он всхлипнул и закрыл лицо руками. — Знал бы тогда, что Витька не выживет, ползком бы добрался до его палаты! Он меня звал! Через сестричку звал… — он виновато взглянул на меня. — Только ведь и мне тогда не до того было, понимаешь?

Я понимал: они оба выполнили свой долг до конца.

…А к старому креслу Николая Петровича мы приделали колеса от моего велосипеда, и учитель стал передвигаться без посторонней помощи.

Промелькнули два года, и вот уже я сам стою в том же райвоенкомате, голый, остриженный под машинку, худой и синий, как цыпленок у торговки на базаре, и дожидаюсь своей очереди на медицинский осмотр. Мне холодно — на дворе осень, — но я стараюсь не дрожать, чтобы товарищи не подумали, будто я трушу… Нам всем только-только стукнуло семнадцать, и мы только-только начали учиться в десятом. Директор школы позволил нам, шестерым мальчикам из десятого «б», сдать экстерном за среднюю школу.

…Нам холодно. Мне и остальным новобранцам. В помещении райвоенкомата не топят — нет дров. Чтобы согреться, мы играем в «толчки», потом в чехарду, боремся. Нас уже не останавливают — надоело, — а вместо этого стараются пропустить побыстрее.

— Белосельский Николай! Макаров Петр!

Макаров первым становится под ростовую мерку, вытягивается сколь может, чуть-чуть привстает на цыпочки…

— Пятки прижми! Стой хорошенько. Товарищ майор, смотрите — опять недомерок.

Военком устало машет рукой:

— Ничего, там… Одним словом, подрастет. Следующий!

На противоположной стене большой плакат: «Защита социалистического Отечества есть священный долг каждого гражданина СССР».

— Товарищ майор, а можно в авиацию?

— А мне в Морфлот!

— Танкистом быть хочу! У меня батя — танкистом. Был…

Военком — высокий, костлявый человек с желтым неулыбчивым лицом. Он простужен — кашляет, чихает.

— А в пехоте кто служить будет? (ап-чхи!) В пехоту не хотите? (кха-кха!) А я вот, всю жизнь, можно сказать, в пехоте! Василий Фомич, оформляй всех в учебный полк.

Еще винтовку в руках не держали, а уже выбирают! (долгий, затяжной, колючий кашель).

А на стене — плакат: «Защита Отечества есть…»

— Товарищ майор, — говорю я, — а можно без учебного полка — прямо на фронт? Я стрелять умею, честное слово! У меня по стрельбе одни…

— Всех — в баню, — не глядя на меня, командует военком, — строем! Потом — в клуб. Там, кажется, сегодня топили.

— Матрацев не достали, — подсказывает женщина-врач.

— Поспят на полу. Все равно в три ночи подадут эшелон.

Сквозь мутные, давно немытые стекла окон вижу родные, заплаканные лица матери, бабушки… Много знакомых. Иду вниз по лестнице, повесив голову, — на улицу по одному не пускают — и вдруг:

— Саша!

Оглядываюсь. На лестнице стоит Нинка Белова — девчонка с нашей улицы. Впрочем, какая уж девчонка! Белый сестринский халат, высокие каблуки стареньких, наверное, материнских туфель. Нинка работает здесь в военкомате.

— Ты, кажется, на фронт просился? Так вот: формируется воинская часть. Вернее, она сейчас на пополнении. Артиллерийская, кажется. Через два дня отбывает на фронт. Это точно. К моей соседке знакомый офицер сегодня приходил прощаться.

— Здорово! — говорю я. — А на стене, позади Нинки, такой же, как в кабинете военкома, плакат: «Защита Отечества есть священный долг…» — Когда поезд?

— В восемь вечера. Через полчаса, значит… Саша, а ты хорошо продумал?

— Еще бы!

Она внимательно смотрит мне в глаза.

— Да ну чего! Ну, честное слово!

— Хорошо, — говорит; она, успокаиваясь.

— Только бы — сразу на фронт! — говорю я. — И — оружие в руки. Винтовку! Или лучше — автомат!

Нинка вздыхает.

— Документы я сейчас подготовлю. И отнесу на подпись.

Я немедленно скисаю.

— Кому? Военкому?

— Да ты не трусь! — Нинка тихо смеется. — Степан Игнатьич подпишет. Он все документы подписывает, не читая. Два дня назад у него в поезде очки украли. Вместе в бумажником…

Но я уже сомневаюсь в другом.

— А как же…

— Там еще три человека едут в эту часть. Из госпиталя возвращаются, понимаешь? А в требовании указано четыре. Один в Сызрани от поезда отстал. Родные там у него. Ну, понял теперь?