Александр Коноплин - Сорок утренников (сборник)

— Дождалась? — ревниво спросил Мухин.

— Дождалась, — Зоя вздохнула, — ранили его. В лицо. Принесли к нам в санроту, а он первым делом обо мне спросил. Подошла я, он руку нашарил, взял в свои ладони и целовать стал. — Она подняла голову и долго сидела, закрыв глаза и не шевелясь. — Доктор наш, Полякова — вы ее знаете — женщина добрая и хирург хороший — говорит: «Не сберечь нам его. До медсанбата не довезем. Кровь нужна. У кого первая группа?» Первая оказалась только у меня. Легла я рядом… Он руки моей не выпускает, шепчет: «Теперь я тебя ждать буду. Запомни: Красноярский край, Нижнеингашский район, село Скит, Кучумов Иван… Да ты не бойся, говорит, хоть я и без глаз теперича, да зато с мозгами. Как-нито проживем?» Что мне было делать? Отказаться? Так он же руки на себя наложит! — она с ненавистью, быстрым, как молния, взглядом прошлась по скрюченной, жалкой фигуре Мухина под наброшенной на плечи шинелью. — Вот какая тут у нас любовь бывает, товарищ младший лейтенант! Может, и зря я вам про нее рассказала, да уж так вышло. Жаль, все равно не поймете.

— Почему? — глухо, как из-под земли, проговорил Мухин.

— Чистенький вы очень. Чистеньким нас не понять.

— Зоя, я не хотел… — он попытался поймать ее руку, но она с неожиданной силой отбросила его к стенке и выскочила из окопа.

В начале второго ночи от НП, где находился командир роты, раздался условный сигнал — раскатистый милицейский свист. Рота поднялась и молча, без криков и пальбы, пошла вперед.

Вспугнутый свистком ротного, Мухин торопливо вылез из окопа, на ходу повесил через плечо планшетку.

— Впере-о-од! За мной!

На раскисшей, слякотной земле — редкие флажки — белые тряпочки на тонких сучках, палках, камешках, глиняных кочках — проходы в минном поле. Там, где еще не разминировано, оно сравнительно ровное, там, где прошли саперы, — похоже на картофельное после уборки урожая. От каждой очередной немецкой ракеты светло, как днем, но нет времени переждать ее, как учили, распластавшись среди кочек, а надо идти вперед и как можно быстрее.

— Смотреть под ноги!

«Картофельному» полю нет конца, а всего-то, наверное, метров пятьдесят…

— Быстрей!

И вот Мухин — на самом краю жизни и смерти: возле правого каблука — грязная тряпочка от солдатских кальсон с тесемками, обмотанными вокруг колышка…

— Товарищ младший лейтенант, осторожней, мина!

Оглянулся — волосы под каской зашевелились.

— Сам знаю, не маленький. А ну, бегом! Тянетесь, как неживые…

В ответ — хриплое дыхание, чавканье выдираемых из глины ботинок, приглушенный, злой матерок.

— Верховский, помогите Булыгину.

— Да ну его, только под ногами путается! — огрызнулся пулеметчик.

— Отставить, Верховский!

Где сейчас Зоя? Бежит следом за ротой или выжидает? Лучше бы выжидала… Думает ли о том, что произошло… что должно было произойти час назад? И как думает? Какой обжигающий вкус ее поцелуев! Мухина целовали раньше… Совсем недавно, в школе, но то — иначе. От тех поцелуев не оставалось ничего, кроме запаха дешевой карамели, от этого, не пахнущего ничем, — какое-то потрясение — Мухин вспомнил странный озноб — как будто взяли и влили внутрь чудесный эликсир бодрости и гарантию вечной жизни…

— Наддай, братцы, второй взвод опережает!

Господи, какая чепуха! Ну и пусть опережает, не на стадионе же… Нет, надо успокоиться, прийти в себя, пока не наломал дров…

— Взвод, ложись!

— Ну как, Петр, настроение? — лейтенанта Трёпова нелегко узнать в задрипанной телогрейке с чужого плеча и надвинутой на глаза каске. — Сколько у тебя людей?

Зачем-то вместе посчитали бойцов — перед наступлением взвода пополнили, так что и тогда считали по головам— полежали рядом, поглядывая на полыхающую голубым светом ракет линию немецкой обороны.

Подполз юркий, как ящерица, разведчик в трофейном пятнистом комбинезоне со «шмайссером» на груди, глянул на обоих из-под стального козырька.

— Который из вас младший лейтенант Мухин? Его старший лейтенант Охрименко зовет.

— Младший лейтенант Мухин — вот, — сказал Трёпов, — а тебе не мешает знать, как положено обращаться к старшему по званию.

Разведчик — Мухин всегда узнавал их не по пятнистым комбинезонам: такая одежда была у многих на переднем крае, а больше по бесцеремонному обращению со старшими— шмыгнул носом, сказал примирительно;

— Закурить бы дали, товарищ лейтенант! Вас-то я знаю, видел при штабе, а его не знаю. Всех не упомнишь.