Гюнтер Хофе - Мерси, камарад!

Альтдерфер протянул Рорбеку бланк с донесением. Рорбек настроил рацию на волну штаба полка и отстукал ключом? «На участке Берта-пять прорвались танки противника — до двадцати машин. В настоящее время связь с ней прервана». И, перестроившись на волну 4-й батареи, передал: «Подготовиться к смене огневых позиций. Передки подогнать к орудиям!» Затем он стал вызывать 6-ю батарею, командиром которой был Генгенбах.

В этот момент мощный взрыв потряс все вокруг. Со стен посыпалась штукатурка и осколки кирпича. Однако массивные балки перекрытия все же выдержали натиск и не обвалились.

Находившиеся на НП бросились по углам. У всех была одна и та же мысль: «Танки противника прорвались! Может, это только разведка перед крупным наступлением? Или противник хочет этими танками уничтожить нас? Между При и Шамбуа еще должен быть узкий выход из этого мешка. А мы сидим тут…»

Новый огневой налет был таким, что в саду закачались деревья.

Тиль не спускал глаз с командира, видел, как он вцепился в телефонную трубку. Он смотрел на него и думал о том, как ненавистна ему его веснушчатая физиономия, особенно после февраля. А как подло он себя вел по отношению к Мартине и Рорбеку! Да и сейчас он, видимо, подложит какую-нибудь свинью Генгенбаху.

Радиотехник сдвинул один наушник и тихо сказал, обращаясь к Тилю:

— Штаб полка не обстреливают, так что им на нас наплевать.

Альтдерфер, как ни прислушивался, все равно не разобрал, что сказал Рорбек.

— Все ждут приказа на отход! — Рорбек был бледен, и его лицо было похоже на лицо призрака.

Обер-лейтенант Эйзельт тоже был бледен. Его взгляд остановился на двери. Он подумал о том, что за толстой каменной стеной в саду он чувствовал бы себя в большей безопасности, чем в стенах этого дома. Его черные волосы были мокрыми от пота, в глазах застыло выражение ужаса.

«Место, где мы сейчас находимся, никому не известно, — думал Рорбек. — Для кого-то из нас оно станет могилой. Только напрасно родственники убитых будут искать его на школьных картах, когда получат официальное сообщение о гибели. Нужно поскорее выбраться отсюда, пока «кромвели» не раздавили нас своими гусеницами. Пройдет немного времени, и мешок окажется затянутым».

Зарядные передки взвода связи стояли за особняком, метрах в двухстах от сельской церкви, куда снаряды почти не падали.

— Лейтенант Тиль!

— Да, господин капитан…

— Идите к машинам и передайте, чтобы запускали моторы. Сейчас будем грузить радиоаппаратуру!

«Если удастся живым добраться до машин, — думал лейтенант, — значит, вообще можно выжить. — Застегнув портупею, он надел фуражку и взял в руки планшет. — Неужели впереди нас еще есть пехотные подразделения?»

Дом загорелся от попадания снаряда, запахло дымом. Тиль прыжком подскочил к двери и, дернув за ручку, выскочил во двор. Всей грудью вдохнул свежий воздух. Оглянулся и увидел, что вслед за ним бегут Эйзельт и Рорбек. Он побежал через огород. Дом горел, земля продолжала содрогаться от артиллерийских разрывов.

Мимо Тиля пробежали Эйзельт и Рорбек, направляясь к церкви.

У Тиля было такое ощущение, будто сердце у него перестало биться. Он словно видел себя в кадрах фильма, видел, как медленно привалился к каменному забору, затем упал на землю и начал ждать, мучительно ждать, когда же настанет последняя минута…

— Беги, Хинрих! — крикнул Эйзельт, высовываясь из полуоткрытого окошка церкви.

Услышав этот крик, Тиль с трудом поднялся и поплелся к церкви, не слыша истошного рева коровы, которую ранило осколком. «Интересно, что скажет Альтдерфер, когда узнает, что Эйзельт и Рорбек самовольно покинули КП, если, конечно, он об этом когда-нибудь узнает, — думал Тиль. — А может быть, командир сам послал их к машинам, чтобы поскорее подготовиться к смене огневых позиций?»

Тиль прошмыгнул внутрь церкви, в которой царил приятный полумрак. В одной из стен зияла рваная дыра от снаряда. На скамейках разложены молитвенники, как будто вот-вот сюда войдут прихожане и начнется служба.

Под сапогами хрустели осколки цветного стекла. По спине Тиля пополз неприятный холодок.

Эйзельт, словно побежденный боксер, которого спас от поражения гонг судьи, бессильно опустился на скамью органиста. Потом он небрежно тронул несколько регистров, словно каждый день только этим и занимался. Руки сами начали играть, выражая в звуках органа то, что у него было на душе.

Обер-лейтенант Людвиг Эйзельт словно искал защиты от сознания того, что его в ходе этой войны не раз обманывали, а сегодня он сам себя обманул. Сейчас он хотел заглушить звуками органной музыки звуки войны, хотел заглушить страх перед смертью. Он искал под сводами церкви приюта и утешения, но не находил — мешали снаряды и бомбы.