Игорь Гергенрёдер - Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

Минувшей зимой он появился в Томске. Убеждал тамошних богачей дать деньги Дутову на борьбу с красными. Советы в Томске ещё не окрепли, реквизиции пока не развернулись. Но дядя Саул доказывал богатым томичам: пройдёт немного времени, и они лишатся всего, если большевиков не свергнуть. Однако денег ему дали немного.

Иосиф уговорил дядю взять его с собой к дутовцам. С полмесяца был при ставке атамана и всё время просился в действующий отряд. И вот он здесь.

— Я умею только разбирать и собирать винтовку. Стрелял всего десять раз… по мишеням.

Пузищев сказал с расстановкой:

— Вначале из нас троих один я хорошо стрелял. — И пояснил со значением: — Я — охотник!

— Хо–хо–хо! — нарочито хохотнул Истогин.

— Можно подумать, ты не знаешь? — не менее едко парировал Пузищев. — Я год назад волка убил! Можно подумать, ты не видал, как с него снимали шкуру?!

С доверительностью наклоняясь к Иосифу, сообщил, что дома у него есть нарезное охотничье ружьё. Очень хорошее! Первоклассное! Фабрики Гастин — Реннет.

— Сведущие люди знают, что изделия этой фабрики устарели, — тоном снисходительного сожаления произнёс Истогин.

— Что, что–оо?..

— Не это сейчас важно! — вмешался Козлов и поспешно обратился к Двойрину: — Почему меня интересуют ваши убеждения… У нас тут… э-ээ… две партии.

— Да?

— Две будущие партии, — уточнил Евстафий. — Я и Миша, — кивнул он на Пузищева, — представляем основу первой. Мы — Хранители Радуги! Слова — непременно с заглавной буквы.

— А я представляю партию Повелевающей Женщины, — проговорил не без смущения Истогин.

— Пэпэжэ! — хихикнул Пузищев.

— Хоть бы и так! — воскликнул с упрямством и вызовом Димитрий. Он повернулся к Двойрину: — Я себя называю пэпэжистом. Это не смешно, а очень серьёзно. Я иду гораздо дальше, чем суфражисты [2] Правильно суфражистки — участницы женского движения (2‑я пол. 19 в., Англия, США, Германия), выступавшего за предоставление женщинам избирательных прав (Прим. автора). .

— Я, кажется, не закончил, — остановил Козлов, — о нашей партии.

Вот что услышал Иосиф той ночью в холодном сарае, где заброшенно валялись тюки с шерстью, заготовленной для валенок.

В будущей России самой авторитетной станет партия Хранителей Радуги. Вступить в неё сможет лишь тот, кто, по примеру американского философа Генри Торо, три года, уединённо и собственным трудом, проживёт в лесу. Брать с собой можно будет только доски и гвозди для постройки жилища, самые простые инструменты. Кормиться — за счёт посевов картофеля и гороха, сбора грибов, ягод, орехов. Позволительна рыбная ловля — но лишь удочкой. И ни в коем случае не рубить деревьев — отапливайся валежником, ведь его предостаточно. Исключается эксплуатация домашних животных.

— Эксплуатация… кого? — Иосиф не скрыл изумления.

— Эксплуатация животных так же безнравственна, так же недопустима, как и эксплуатация людей! — заявил с запальчивостью, словно его обижали, Евстафий. — Ну и, кроме того… — он опять вернулся к сдержанному, рассудительному тону, — мясо, молоко, сметана и прочее предполагают усложнённые потребности. Из–за этого человек часто ощущает недостаток чего–либо и не может пить из другого источника . Генри Торо удивительно метко это доказывает. А сколько времени отнимает уход за животными! Человек должен освобождаться от забот к трём часам дня. И до отхода ко сну заниматься чтением и размышлениями…

— Теперь я пожму вам пять! — Иосиф Двойрин вскочил на ноги. — Да, но… совсем без хлеба?

— А гороховые булочки? — восторженно воскликнул Евстафий. — Их легко испечь в простом первобытном очаге. Вы когда–нибудь пробовали горячие гороховые булочки с брусникой? Кончится война — попробуете!

Ему пришла мысль, делился Евстафий, что если человек проживёт в лесу так, как было описано, — он совершенно преобразится. Хранить то, что чисто и красиво! Он не сможет без этого. И станет Хранителем Радуги. И тогда его можно выбирать на любой пост. Он не вырубит лес, не примет взятку, не притеснит никого. Он будет мечтать не о новых должностях, не о богатстве, а о том, чтобы после срока службы жить там, где ему открылась Радуга …

— Парадокс Зенона! — обозначил Пузищев.

— Парадоксы Зенона — из другой оперы, но пусть! — махнул рукой Евстафий. — Россия будет самой красивой, самой доброй…

— Утопия! — перебил Истогин. — Утопия и не более того — если не сделать, как я говорю. Пусть будут Хранители Радуги, но над ними должны быть женщины… красивые, милые, — произнёс он с тихим воодушевлением, — очень обаятельные…