Они пошли к дому Зверянских и увидели входящую в ворота группу граждан. Билетов, Кумоваев–старший, Усольщиков и Бутуйсов явились задать доктору те же вопросы.
***
Зверянский вышел навстречу гостям в прихожую. На лбу выступает залепленная пластырем шишка. Лицо в ссадинах, на правой скуле — синяк. На шее — компресс.
Усольщиков страдальчески сморщился, спросил сокрушённо:
— Ай–яй–яй, кто ж вас самого пользует? У нас другого–то хорошего лекаря нет.
Доктор развёл руками: — Обхожусь! — Пригласил гостей в кабинет (молодёжь, за исключением Юрия, осталась во дворе).
Начал Григорий Архипович Кумоваев:
— Вы должны нас извинить, Александр Романович… вероятнее всего, это только слух…
— Пустая сплетня! — вставил Билетов.
— Что именно? — с холодной твёрдостью спросил доктор, стоя перед сидящими гостями.
— Видите ли, дорогой Александр Романович, — мялся Кумоваев, — вполне возможно, что всё это дело…
— Попросту высосано из пальца, — закончил за него Билетов, поудобнее усаживаясь в кресле и зорко вглядываясь в Зверянского.
— Вам бы лучше и самому присесть, — попросил доктора Усольщиков.
— Нет, я нервничаю! — отказался тот.
— Мы принуждены, — Кумоваев нахмурился, — задать вам щекотливый вопрос…
— Впрочем, это пустяки, — бросил Билетов.
— Так спрашивайте! — вскричал доктор в нетерпении.
— Вы действительно спасли вашего постояльца–комиссара? — спросил Бутуйсов.
Доктор выставил мясистый подбородок и ответил:
— Да, спас!
— Как же это… — пробормотал Кумоваев, — убийцу? Был же уговор: всех
поголовно! И потом, несправедливо: рядовых не щадить, а одного из главарей вдруг выпустить…
— Более чем странно! — отпустил реплику Билетов.
— Отец! — раздался хрипловатый громкий голос: на пороге кабинета стоял Юрий. — Так это правда? — гневное лицо, изуродованное шрамами, было кошмарным. — Ты спас его?! — он сжимал кулаки. — В таком случае… я, как
сын, первым требую… рас–с–стрела!
— Требуй, — произнёс доктор, закипая и вместе с тем в неком удовлетворении, словно то, что сын потребует расстрелять его, вполне им ожидалось. — Ты, считающий себя демократом, — он приближался к Юрию и тоже сжал кулаки, — ты, грезивший Герценом, хочешь расстрелять отца за его приверженность народно–социалистическим идеям! Так что же ты, несчастный, понесёшь людям?! — Зверянский отшатнулся с аффектированным ужасом.
Все молчали. Александр Романович, обращаясь к сыну, констатировал намеренно сухим тоном:
— Вышло так, что у нас р-разные убеждения! Что ж, мы должны идти до конца…
У Юрия вдруг вырвался всхлип, он протянул руки к отцу, отдёрнул… и как бы в исступлении зверства повернулся к гостям:
— Не сметь допрашивать доктора Зверянского! Во–о–он!!!
— Щенок! — взревел доктор, тяжёлый кулак опустился меж лопаток Юрия: тот едва удержался на ногах. — Извинись перед господами и проваливай!
Усольщиков застонал и зачем–то зажал уши:
— Ой, не надо бы так…
Кумоваев вскочил с места:
— Вы не в себе, Александр Романович… вы, кажется, ударили-с…
— Я убью его! — вскричав, Зверянский тут же как–то померк, беспомощно вопрошая: — Как он ведёт себя?!
Юрий нервно отвесил общий поклон:
— Очень прошу простить, господа! — чётко прошагал к двери, выходя, обернулся: — Свободу России! — Щёлкнул каблуками, дверь за ним закрылась.
У Усольщикова текли слёзы, он воскликнул:
— Ай, как оба мне нравитесь! Ну, расцеловал бы обоих. На таких страна стоит!
— Я понимаю ваше недоумение, господа, — смущённо заговорил доктор, — самоуправно укрыл, спас… но мне показалось необходимым сделать так, чтобы этот человек жил…
— То есть он не большевицких убеждений и оказался в этом стане вынужденно? — предположил Бутуйсов.
Зверянский согласился:
— Убеждений он не большевицких. Но, однако же, весьма сомнительных.
— Вы ему чем–то обязаны? — спросил Кумоваев.
— Определённо ничем! Разве тем, что он едва не прострелил мне череп. Чтобы не слышать криков семьи, отложил на завтра: собирался прикончить меня в лесу. А завтра — набат.
— Никак не пойму вас, Александр Романович, — с оттенком оскорблённости сказал Кумоваев, — какого ж рожна вы его не…
— Да что тут понимать! — воскликнул Усольщиков. — Благороднейшее сердце у доктора! Свеликодушничал, сжалился. Ну, правду я говорю?
— Понимаете, — сказал Зверянский со странной приподнятостью, — это человек из творений Эсхила или Софокла. Его личность потрясает…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу