Игорь Гергенрёдер - Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

дореволюционной выработки, с водяными знаками. Открыл принесённый из кладовки сундучок с книгами, в одну из книг сунуты деньги, на базаре наменянные; нашёл среди них почтовые марки. На двух — серп и молот, на третьей — всадник алый под звёздочкой.

Рогнеда, как обычно, спала на печи. Еле–еле забрезжило — поднял девушку.

Потянулась, расчёсывает огненные тяжёлые волосы.

— Что с тобой, папа?

Страстно–прекрасное лицо. Нездешнее. Под слегка припухлыми веками — глаза влажные; блестят, будто и не спала.

Усадив за стол, сухо распоряжался. Взяв узелок — вот он приготовлен — идти на пристань, к пароходику «Эра». В Самаре поспеть к московскому курьерскому поезду, там в вагонной обшивке — неприметные щели почтовых ящиков…

Рядом с узелком положил обёрнутые газетой, крест–накрест перетянутые шнуром конверты. Перед поездом газету разорвать, конверты, на адреса не

глядя, в щель почтового ящика опустить.

Потом — на скорый, в Красноярск. Оттуда пароходом — в Абакан. Искать тайный старообрядческий скит. Всё отдать: проситься воспитанницей. Пожив в

скиту, решать — там остаться или идти в мир.

— Придётся тебе слышать о смирении… В смирение чаще всего рядится трусость. Не обманывай себя — смотри: не отступаешь ли ты перед силой людей? Смирение и страх перед людьми вместе не бывают. Перед натиском сильных будь непреклонной. Женская непреклонность рабские царства рушит. За смертельную обиду убей обидчика — хоть и ценой своей жизни. Скажут о подобном: грех. Да — грех! Но этот грех тебе охотнее простится, чем грех паскудства. Запомнила? Так не отступайся!

— А что с тобой будет, папа?

— Со мною — кольцо с рубином. Мать любила.

Отвернулся. Не мог смотреть, как заходится в плаче…

Выскочил в туман, заперся в баньке. И лишь увидав в оконце замелькавшую меж деревьев фигурку, вернулся в землянку, обессиленно влез на полати, заснул непробудно.

А на самарском перроне девушка, когда курьерский, протащившись, встал, не стерпела. Перед тем как сунуть конверты в щель ящика, прочла: «Председателю ОГПУ…», «Наркому юстиции…», «Военной коллегии…»

Проспав до другого утра, нашёл на берегу давешних мальчишек, привёл в землянку. На столе: открытые банки тушёнки, икры красной и паюсной; сыры, сало, балыки, языки копчёные… снедь, какую не всегда и на самарском чёрном рынке добудешь, какую возил в мешке от людей ушлых, битых, заматерелых.

Но накинулись гости на галеты, на пряники ржаные.

— Уносите всё! Запасайтесь!

Кто доживёт, расскажет внукам сказку об Орысе. Будут и внуки клад искать в яме заросшей, заваленной гнилушками.

Истопил баню, набросал на полок свежего сена, с душицей, выпаренного в кипятке. Щедро плескал на раскалённые камни квас, настоянный на хвое.

Исхлестал о тело полдюжины веников.

В землянке, багровый, сидя за опустевшим столом в чистом исподнем, выпил самовар чаю, то и дело наклоняясь к ушату у ног, омывая лицо ключевой водой. Взбил пену в жбанчике красной меди, бритвой золлингеновской стали обрил голову; сбрил бородёнку. Оставил лишь узкие усики, как носил когда–то: две косые полоски — стрелками вниз за уголками рта. Не обошлось без порезов: расшитую утирку в пятнах кровавых швырнул в горящую печь.

Подняв рундук из сухого подполья кладовки, достал гимнастёрку, галифе, сапоги яловые. Взглянул в зеркало: похожий на японца подбористый офицер, моложе своих сорока четырёх.

Взял припасённые, камня тверже, галеты, приготовил скатку, не забыв

бритву и помазок, овальное, оправленное перламутром зеркальце.

На отмели сколотил плотик. Ночью сплавился по течению на самый нижний островок, с камышом, с осокой. Нарубил ивняка, поверх постелил шинель.

Дождей не было, двенадцать суток прожил под чистым небом, глядел на

звёзды.

На рассвете бросил в котелок с кипятком последнюю галету, высыпал соль. Поев, смотрел на рдеющие угли, кидал на них камышинки.

Кликнул проплывавшую мимо лодку. Парнишка грёб к берегу изо всех силёнок, косясь, разевая рот.

Снял кольцо с рубином, опустил в прозрачную воду. Отдал реке.

На мыске стояла тощая коровёнка. Травка на красноватой глине реденькая, репейник. Солнце поднялось смирное, нежгучее: осень вот–вот. Несколько мужиков у дороги кромсают ножами павшую лошадь; кровавятся внутренности; на сорной обочине бабы в очередь вытянулись — с лоханями, с торбами, с корзинами.

Спрыгнул с лодки, пошёл, слегка косолапя, пыльной дорогой в Самару.