Николай Чергинец - Сыновья

— Мама! Мамочка!

Она судорожно обхватила его за шею, прижала к себе его голову и, заливаясь слезами, целовала его лицо, а он, обнимая и одновременно опираясь на нее, тоже не удержался от слез.

— Мамочка, родная, вот мы и встретились! Ты прости меня, мамочка! Прости!

Вокруг них начали собираться раненые. В глазах каждого можно было прочесть и зависть и тревогу за предстоящую встречу со своими родителями.

Солдат поставил сумки на скамейку, Поднял костыли и смущенно подал их Павлу.

— Возьми, тебе же неудобно стоять.

Павел взял костыли и направился к скамейке. Мать с немой болью в глазах смотрела на Павла.

— Что же ты, сынок, решил прятаться от меня? Ты же знаешь, что беду легче переносить вместе.

— Я просто не хотел тебя расстраивать преждевременно, думал, расскажу, когда приеду в Минск. — И вдруг спохватился: — Мам, а как ты узнала, что я ранен? Кто тебе сказал?

— Никто мне ничего не говорил, Пашенька, — грустно улыбнулась мать. — Сердце мне подсказало о твоей беде, когда письма с запахом лекарств начали приходить.

— Как с запахами лекарств?

— А очень просто. — И Нина Тимофеевна рассказала сыну, как она разыскала его.

К ним подошла молоденькая медсестра и строго сказала:

— Чайкин, ты где пропадаешь? Тебе же надо быть на перевязке.

Павел взглянул на часы.

— Ой, Дина, прости. Я заговорился, мама приехала.

Медсестра стрельнула черными глазами в сторону Нины Тимофеевны и, поздоровавшись, сказала:

— Вам лучше пройти в отделение, потому что после перевязки ему надо будет лежать.

Нина Тимофеевна потянулась к сумкам, но тут словно из-под земли появился солдат, который сопровождал ее. Оказалось, что он никуда не уходил, а стоял невдалеке, стараясь не мешать. Он подхватил сумки.

— Я провожу вас.

Медсестра предложила подождать Павла в холле. Нина Тимофеевна спросила:

— Скажите, а как мне поговорить с лечащим врачом?

— Он сейчас на перевязке, когда освободится, он встретится с вами, я ему скажу о вашем приезде.

— А как я с Пашей увижусь?

— После перевязки он будет находиться в своей палате. Она расположена на втором этаже. Вы посидите здесь, а после перевязки я провожу вас туда.

Павел молча улыбнулся матери и пошел к лифту.

Нина Тимофеевна присела в кресло и посмотрела на солдата.

— Спасибо тебе, сынок, оставляй сумки здесь, я буду ждать.

Вернувшись, медсестра сказала:

— Ну вот, порядок. Сейчас Павел в палате, а мы с вами пройдем к лечащему врачу майору Гусеву Владимиру Павловичу. Вещи оставим в гардеробе.

Когда они подошли к лифту, то им пришлось пропустить молоденького парня. Он так же, как и Павел, был на костылях. Худые впалые бледные щеки, голубые грустные глаза. Он молча стал в углу кабины. Медсестра спросила:

— Как дела, Алик?

— Нормально, Дина. Был на прогулке, устал немного.

— Ничего, скоро привыкнешь. Самое худшее уже позади.

Лифт остановился, и парень, выходя из него, грустно ответил:

— А мне кажется, что позади самое лучшее.

Кольнули эти слова Нину Тимофеевну в самое сердце.

— Господи, Дина, как это страшно. Молоденький, совсем еще мальчик, а уже безногий!

— Но он же живой! — тихо, но с каким-то своим смыслом ответила Дина, а когда они вышли из лифта, пояснила: — У меня в Афганистане погиб муж. Он был лейтенантом, и шел ему двадцать четвертый год.

Они шли по длинному коридору, и Дина говорила:

— Здесь у нас лежат парни с выбитыми или выжженными глазами. Вчера хотел один повеситься. Понимаете?!

Они остановились, Дина постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, открыла ее. Навстречу Чайкиной поднялся из-за стола высокий мужчина в халате. Он поздоровался первым и представился:

— Гусев, Владимир Павлович. Я лечащий врач вашего сына. Присаживайтесь, пожалуйста.

Нина Тимофеевна присела на краешек стула. Дина, спросив разрешения, вышла. Перед уходом она сказала Чайкиной:

— Когда вы закончите разговор, меня Владимир Павлович позовет и я вас провожу к сыну в палату.

После ее ухода наступила неловкая тишина. Гусев раскрыл историю болезни Чайкина.

— Дела у вашего сына пошли на поправку. Вскоре направим его в санаторий.

— Доктор, простите, Владимир Павлович, а можно его направить на долечивание в Минск? — И, опасаясь, что услышит отрицательный ответ, Нина Тимофеевна поспешно добавила:,— Он у меня один, и я смогла бы каждый день бывать у него, ухаживать — за ним. Поймите меня, Владимир Павлович, я же мать!

— Ну что вы меня уговариваете, — устало сказал Гусев. — Я все прекрасно понимаю. Хорошо, я поговорю с начальством, выясню, возможно ли направить его в минский госпиталь. Все, что смогу, сделаю. Этим парням сейчас самое лучшее лечение — это дом.