Николай Чергинец - Сыновья

— Я тоже так думаю… Не дает мне покоя стыд, что я — десантник и в плен попал. Я ведь воевал, не прячась за спины других, в каких только переделках не побывал, а тут — на тебе, в руки душманов угодил.

И Леонов впервые рассказал свою историю. Когда закончил, Николаев авторитетно заявил:

— Факт, на спящего набросились и, как куропатку, оглушили, а затем связали…

— Да не могло этого быть, — перебил его Леонов. — У нас ребята в отделении опытные, знают, что нельзя спать в такой обстановке… Мне командир приказал спать, а остальные, я уверен, не спали. Бросить они меня не могли… Вот уж который день ломаю голову, что могло произойти.

— Да, ты прав, — хмуро согласился Алексей. — Я ведь тоже терзаюсь тем же. Получается: отошел в сторонку — и пропал…

Нина Тимофеевна прилетела в Ташкент ночью. Брать такси и ехать искать место в гостинице было явно бессмысленным делом, и она прокоротала оставшуюся часть ночи в аэровокзале.

В восемь часов из телефона-автомата позвонила в госпиталь. Отвечавшая ей женщина неохотно сообщила адрес госпиталя, и Чайкина сразу же направилась к стоянке такси.

В проходной госпиталя ее встретил пожилой мужчина с красной повязкой на рукаве.

Нина Тимофеевна объяснила ему, кто она и что ей нужно. Старик направил ее к двухэтажному зданию.

У входа в здание с такой же повязкой, как у старика, стоял солдат. Чайкина спросила:

— Скажите, пожалуйста, с кем мне можно поговорить о посещении сына?

— Пройдите к дежурному. Первая дверь налево, — сухо ответил солдат.

Нина Тимофеевна вошла в длинный, полутемный, прохладный коридор и решительно толкнула указанную дверь. В просторной комнате сидел капитан. Отвечая на приветствие, он встал.

— Слушаю вас.

— У меня здесь сын лежит. Я хочу его навестить.

В горле у нее мгновенно пересохло. Капитан потянулся за большим журналом и спросил:

— Как фамилия?

— Чайкин… Павел… Он ранен в Афганистане, — скороговоркой сказала она и, чувствуя в ногах слабость, растерянно оглянулась. Только бы не упасть, хоть бы стул стоял рядом!

А капитан, отыскивая в журнале лист с буквой «Ч», не глядя на нее, предложил:

— Присаживайтесь.

Чайкина в этот момент заметила рядом с барьером стул и села.

— Так, — задумчиво проговорил капитан, — рядовой Чайкин… — Его палец, идущий по фамилиям сверху вниз, остановился. — Вот он. Лежит во второй хирургии, палата номер тридцать два.

— Скажите, что у него? — чуть слышно спросила мать.

— У него? Ранение ноги. — Капитан хотел еще что-то сказать. Скорее всего прочитать вслух слова, где говорилось об ампутации ноги, но он был уже опытным в подобных ситуациях человеком, очевидно, не раз приходилось отвечать на такие вопросы. Поэтому только сказал:

— Вы проходите, пожалуйста, во вторую хирургию, там врачи все скажут.

— А где находится вторая хирургия?

— Вас солдат проводит.

Капитан взял ее сумки и первым вышел из комнаты.

Во дворе солдату, мимо которого недавно проходила Чайкина, он приказал:

— Возьмите сумки и проводите гражданку во вторую хирургию.

Солдат взял сумки и пошел впереди. Чайкина шла следом.

Они шли по широкой аллее, а вокруг было море зелени. Огромные деревья образовали плотную тень. Между деревьями аккуратные кусты, клумбы с цветами и травяной газон. Во многих местах установлены скамейки. Прогуливались и сидели раненые. Они оживленно разговаривали между собой, смеялись.

«Господи, — думала Чайкина, — какие все молоденькие, совсем дети! Как они радуются жизни!»

Она пристально глядела на парней с ранением ног, сидевших на скамейках, и молила бога: «Только бы у него были ноги целы, только бы…»

Вдруг она заметила сына. Он подходил к длинной скамейке и не видел ее. Павел был на костылях, и там, где должна была быть правая нога, с ужасающей пустотой болталась колошина синих госпитальных брюк.

Сопровождающий Чайкину солдат прошел мимо Павла, а Нина Тимофеевна, чувствуя, что силы покидают ее, остановилась. Она не могла промолвить ни слова, только беззвучно открывала рот.

А Павел, стоя к ней боком, смотрел на дерево, где возились птицы.

Нина Тимофеевна сделала несколько осторожных шагов и чуть слышно сказала:

— Сыночек! Пашенька!

Павел резко обернулся на голос. На его лице появились и улыбка и растерянность, а мать уже тянулась к нему.

— Сыночек, родненький!

Павел выронил костыли, остался стоять на одной ноге и протягивал к ней руки.