Николай Чергинец - Сыновья

Перед самым завтраком из ЦБУ сообщили, что комбат, вместе с замполитом вызываются в штаб ограниченного контингента.

В кабинете командующего было много людей. Среди военных выделялся человек в гражданской одежде. На него еще раньше обратил внимание Бунцев. Высокий, крупной кости, широколицый, он сел за стол рядом с командующим и начал читать какие-то бумаги.

Командующий взглянул на часы и проговорил:

— Товарищи! Представляю вам Чрезвычайного и Полномочного Посла Советского Союза в Республике Афганистан…

«Так вот почему мне его лицо знакомо, — подумал Бунцев. — Как же это я его сразу не узнал? Хотя он тогда, когда вручал награды, был одет в форму посла».

Посол поднялся и начал говорить. Голос у него был с хрипцой, но громкий и уверенный.

— Вчера нам сообщили из нашего министерства иностранных дел, что пакистанская сторона отрицает то, что на территории их страны находятся пленные военнослужащие Советской Армии. Однако совершенно достоверные данные неопровержимо свидетельствуют об обратном. Поэтому мне поручено просить командование ограниченного контингента обобщить всю информацию, которая будет сопоставлена нашим правительством с другими данными для определения всех возможных мер для возвращения наших солдат, попавших в руки душманов, на Родину.

Затем посол охарактеризовал политическую обстановку в Афганистане и сказал, что в настоящее время сложилась вполне благоприятная ситуация для решения афганской проблемы.

— Вы знаете, товарищи, что принято решение о выводе наших войск из Афганистана. Городки, посты, заставы вместе со всеми строениями и оборудованием будем передавать афганским вооруженным силам. Просьба проследить за тем, чтобы все передавалось в полном порядке. У нас есть план вывода войск, и он будет осуществляться точно и в срок.

После перерыва Дубик и Щербак, проводив посла, продолжили совещание. Только сейчас Бунцев получил ответ на вопрос, который он себе уже не раз задавал: почему он, комбат, приглашен на это совещание, где больше ни одного комбата не было. Второму парашютно-десантному батальону предписывалось обеспечить безопасность выводимых из Афганистана советских подразделений на участке шоссе, который начинается сразу же от Кабула.

Двоякое чувство охватило Бунцева. С одной стороны, было радостно думать о том, что кончались мытарства по горам Афганистана; сейчас его батальон повзводно займет постоянные позиции, а значит, и потерь будет поменьше. С другой стороны, радость предстоящего возвращения на Родину сливалась с грустью о том, что его батальон будет выведен из Афганистана в числе последних подразделений советских войск.

Сразу же после совещания Бунцев прямо из штаба связался со своими и, выяснив обстановку, решил заехать в госпиталь. Забежал в армейский магазин, расположенный прямо на территории штаба ограниченного контингента, купил фруктов, соков, конфет и поехал в госпиталь.

В госпитале он быстро отыскал в хирургическом отделении нужную палату. Врач, высокий молодой майор, сообщил, что состояние капитана Ольхова «обычное послеоперационное», и разрешил быть у него не более десяти минут.

Реанимационная палата представляла собой отгороженный угол в большой палате. Перегородкой служили простыни, в «палате» одна койка, на ней — капитан Ольхов. Ему двадцать семь лет, симпатичный, голубоглазый. Бунцев помнил, что он чуть выше среднего роста, стройный. Теперь "перед ним лежал парень с впалыми щеками, глаза то ли от боли, то ли от не прошедшего еще наркоза затуманенные.

— Ну, здравствуй, браток, — прикоснулся к его локтю Бунцев. — Как ты?

— Здравствуйте, товарищ подполковник! Все нормально. Вот лежу и как раз о вас думаю… Не знаю, как вас и благодарить. Вы же мне жизнь спасли.

— Да что ты, дружок? Ты сам себя спас.

— Нет, нет, если бы не вы, то был бы в лапах духов, хотя, конечно, последний патрон оставил бы для себя. Наверняка бы погиб, кровью бы истек…

Бунцев сел на стул, поставил на тумбочку два целлофановых пакета и предупредил:

— Фрукты не мыты. Скажешь сестричке, помоет.

— Спасибо. Зачем это вы?

И капитан вдруг сам начал рассказывать:

— Мы с Николаем Антоновичем взлетели на патрулирование. Полет обычный, рядовой. Не на боевые же вылетели, я даже книгу прихватил, думал висеть нам в воздухе долго, почитаю немного. Сделали один круг, второй. Высота где-то шестьсот — семьсот метров. На третьем развороте вдруг взрыв. Свет в кабине погас, слышу сильный запах дыма. Вызываю по переговорному устройству Першина — глухо. А вертолет начал заваливаться вправо, и тут я услышал голос Першина: «Приказываю, прыгай!» — «А ты?» — спрашиваю. А он: «Ольхов, прыгай, внизу же кишлак! Я протяну». — Глаза Ольхова стали влажными, голос задрожал. — И тут же раздался второй взрыв, а может, это машина начала разваливаться, не знаю. Я понял, что падаем уже вертикально вниз. Схватил автомат, рванул аварийный кран и еле выбросился. Почти сразу же раскрыл парашют, земля же недалеко. Смотрю, а мимо три или четыре горящих костра летят. Успел подумать, как бы купол парашюта не сожгли. Поднял голову и вижу догоняет меня бешено вращающийся винт с редуктором. От света этих костров я его-то и увидел. Идет по наклонности прямо на меня… Не буду врать… испугался, решил, что смерть моя меня догоняет. Правда, инстинкт сработал, я потянул на себя стропы, чтобы парашют в сторону спланировал. Может, это и спасло. Винт пронесся рядом. Ногу мне отрубил и перерубил несколько строп. Сознание помутилось, пришел в себя уже на земле, а парашют, вернее, купол его, за кроны деревьев зацепился. Открыл лямки, освободился от строп и тут вижу тени между деревьями… Понял — духи. Открыл огонь, решил жизнь, подороже продать. А тут вы, словно с неба свалились, ей-богу!