Ринат Рамазанов - Мать и мачеха. Дневник беженки

И ещё напрягает, что остальные постоянно любят заводить тему «А как там, на войне?». «А вы видели танки?» «А как стреляют, тоже слышали?» А некоторые задают и вовсе идиотский вопрос: «А это правда? Ну, то, что по новостям про вас показывают? У вас что, правда война?» «Нет, это просто спецэффекты!..» – отвечаю.

Кто-нибудь из вас знает, что такое ужас? «Ужас!» – говорите вы. Зубная боль, кофе, пролитый на одежду, гадкая простуда, начальство злое и несправедливое. Но. Когда-то случается действительно ужасное! Мы смотрим в небо и просим Бога, в которого не верим, вернуть нам прежние «ужасы». И забрать ЭТОТ…

Конец. Я часто жду конца, сама не понимаю – чего. Но думаю, думаю каждый вечер, после того, как прощаюсь (да, именно прощаюсь) каждый вечер с родителями (ну, мало ли что, а мы не попрощались). Пансионат ложится спать. Камеры выключаются. И тогда я могу пролезть под закрытыми воротами, мимо охраны, и пойти к морю. Я хожу туда каждый день. Особенно когда на море штиль. Когда я захожу в воду, она кажется теплее, чем была днём. Такая тёмная, тёплая, ласковая. Она словно обнимает меня, зовёт. Говорит, что, когда мы вместе, всё хорошо! Что не надо думать о том, что там, на берегу. О тех, кто на берегу. И мне тогда, только тогда становится хорошо! Вот тогда я и думаю, что вот, вдруг, сейчас, совершенно случайно, волей обстоятельств или судьбы, вот прямо сейчас, пойдут титры и мой фильм закончится. Нет, я не умру, не хочу умирать, я должна жить, я хочу жить!.. Просто жду, когда всё это дерьмо закончится.

Очень раздражает, что мои руки связаны и я ничего не могу с этим поделать. Я желаю вам не оказываться в подобных ситуациях, потому что это – самое ужасное, что может быть. Конец нескоро. Да и конец чего? Так жить, телепаясь между «сдохнуть» и «жить, как крыса, в чужой стране». Практически – одна. А кто знает, может быть сейчас, в данный момент уже нет ничего. Нет родителей. Нет дома. Нет бабушки. Только я, Матвей и море.

Не могу дозвониться домой по нескольку суток. Связи нет. Пробивает очень редко и на секунды. Просыпаюсь. Беру телефон. Набираю. Час, два часа. Не сдаюсь. И тут вдруг получается. На секунду. «Мам?» Слышу только короткое: «Живы». Связь обрывается.

Тот, кто страдает бессонницей, не спит и не бодрствует толком. Всё очень далеко от тебя. Мир и всё, что происходит в нём, кажутся нереальными, далёкими. Словно плохо отснятая копия действительности. Не можешь ни до чего дотронуться, и ничто не может дотронуться до тебя. У меня больше нет денег. То есть ещё вчера они были, а сегодня их нет. Кажется, меня обокрали.

Иногда, вернее часто, мне сложно следить за последовательностью событий. В моей жизни постоянно появляются какие-то люди, появляются и пропадают. Что им нужно? Некоторым «просто интересно». Некоторым «очень жаль». А некоторым – не очень. У одних в глазах сочувствие, у других – злорадство. И все знают, кто мы. Они знают, что мы – беженцы. Мы как обезьянки в цирке. Люди собираются вокруг меня в надежде услышать какую-нибудь суперкровавую историю. Если человек мне симпатичен, а я не очень зла и голодна, то я рассказываю. Тем более что некоторые нас чем-нибудь угощают, а иногда дают денег, и я могу купить поесть себе, а не только Матвею. Многие приглашают в гости. Харьков, Киев, Запорожье, Россия. Приглашают от чистого сердца, от всей души.

Банки не работают. Ездили в Ялту и Алушту, все банки закрылись. Деньги никак не переслать. Я отрезана от мира. Мы отрезаны. Дома все живы. Папа ночует на «квартале», мама – у бабушки. Они говорят, что так лучше. Что, если вдруг что-то совсем нехорошее случится, чтобы не все сразу… Ну, чтобы кто-то остался… Живой. Папа говорит, что у нас на поле, прямо за домом, стоят 3 «Града». И когда они стреляют, дома так светло, что можно читать.

О чём я мечтаю сегодня? Я точно помню, о чём я мечтала вчера. Вчера я хотела мира. Хотела еды. Мороженого. Новые шорты или сарафан. Мир – это не просто «когда не стреляют». Мир – это когда можно ходить на работу. Когда дети во дворе играют, когда можно везде гулять. Мир – это когда не спишь из-за того, что пьяная компания за окном играет на гитаре песни Цоя. Когда не пугают самолеты. Мир – это когда можно любить фейерверки. Я думала об этом ещё вчера. До бомбардировки Горловки. До того, как я увидела горящий город. Город в огне. Город, в котором я родилась, росла, влюблялась. Это было до того, как я увидела мёртвую мать, обнимающую своего мёртвого ребёнка. Теперь у меня есть только одно желание – я хочу видеть их трупы. Их тела с оторванными конечностями, тела, задыхающиеся от боли, в лужах собственной крови и дерьма. Хороших мечтаний больше не осталось. Их забрала страна, которую я считала своей Родиной. Что ж, Родины теперь у меня тоже нет. Я ничего больше не хочу от укропатриотов. Вначале я хотела, чтобы они образумились, потом – чтобы боялись. Теперь мне нужно лишь, чтобы они умерли.