Софья Черняк - Луч во тьме

Но он мог только гадать, ибо не знал, что произошло 5 января, после того, как гестаповская машина выехала с арестованными с Железнодорожного шоссе.

Черная машина остановилась, и гнусавый голос произнес:

— Выходи!

Первыми вышли Володя и Никита. Скрученные проволокой руки посинели, подпольщики едва могли переставлять искалеченные ноги. Мотя помогала выйти из машины Вере Давыдовне, тетке и дяде.

Гестаповцы погнали их вниз, вниз… Зачем ведут их в это подземелье? Узкая, страшная яма, точно могила. Под потолком мерцает маленькая лампочка. На стенах кровь. В углу комнаты изорванная одежда.

— К стенке! — крикнул гестаповец.

Мотя не могла скрыть своего отчаяния. За что ее к стенке? Она ничего не сделала. Ей двадцать лет, она хочет жить. Но потом она устыдилась этих мыслей, своего малодушия. Вместе со всеми молча повернулась к стенке. Их обыскали и повели в камеры. Тяжелая железная дверь закрылась за обреченными.

Потянулись дни… Маленький кусочек черного, словно земля, хлеба и миска пахнувшей гнилью бурды на день.

Первую вызвали на допрос Веру Давыдовну. Она не могла идти: раненая нога гноилась, вызывала адскую боль. Тюремщики поволокли ее.

— Говори, старая ведьма, кто из тех двух твой сын, кто?

— Нет тут моего сына.

— Говори!

— А-а-а!

Плетка с острым металлическим стержнем на конце впилась в больное, немощное тело.

— Говори, не то убью!

Она молчала. Пусть убивают… Лучше не дожить до той минуты, когда замучают ее Вовку.

— Скажешь, клятая баба, скажешь!

— Бей, ирод, бей!

— Ах, так? Ну, погоди…

В камеру втолкнули Володю и Никиту.

— Чего стали? Говорите, кто она такая? Чья мать?

Володя остолбенел. На него смотрело залитое кровью лицо. Это была его мать, он узнал ее только по глазам. «Молчи, сын, молчи! — молили они. — Я сейчас умру… Мне не будет больно. Молчи!»

— Долго мне еще с вами возиться! — над распластанным телом Веры Давыдовны взвилась плетка.

— Гадюка! — Володя рванулся к гестаповцу и застыл на месте: тело матери перестало биться.

…Их водили на допрос и вместе и поодиночке. Лучше, если не вместе. Не видишь мук товарища, а когда после допроса искалеченное твое тело швырнут в камеру, есть кому вытереть лицо, подать глоток воды.

Они лежат на холодном каменном полу. С потолка каплет вода. Темно, сыро. Ноет тело, кружится голова. Мысли путаются. Володе кажется, что он в могиле…

Нет, смерть еще впереди. Судьба Володи и Никиты решена: их расстреляют. Но палачам мало их смерти. Они хотят узнать, где Кочубей. Володя заявил, что Кочубей — это он сам, а палачи не верят. Чего же они не верят? Они, видно, многое знают… Откуда? Не иначе — это работа Анатолия. Недаром его и пальцем не тронули.

Как передать на волю, чтобы Кочубей спрятался, исчез из Киева? Как?!

Пришли за Никитой.

— Прощай, друг!

— Прощай…

Они прощаются. Кажется, что в этот раз уже пыток не выдержать. Но выдержал. Бросили Никиту в камеру еще живого.

Затем о них словно забыли. Уже несколько дней прошло со времени последнего допроса. Никита все спит и спит. Счастливый, может спать. А Володе не спится.

В глаза ударил свет фонарика.

— Выходите!

Володя наклонился над Сорокой.

— Поднимись, браток!

И он поднялся. Голова упала на грудь. Посмотрел на Володю широко раскрытыми глазами. Понял ли он, куда их ведут?

— Выше голову, Никита!

Володя из последних сил крепко прижал к себе Никиту, помогал ему шагать вверх по ступеням. Вот и двор. Жадно глотнули морозный воздух.

Володю и Никиту бросили в машину. Там было полно людей и тихо, тихо… Никто не просил пощады, никто не плакал. Девушка, что сидела рядом с Ананьевым, плюнула в глаза гестаповцу. Тот схватился за пистолет, но машина тронулась.

Киев. Родные улицы. Как давно не видел их Володя… Машина мчала. Золотые ворота. Большая Житомирская. Промелькнул Сенной базар. Улица Артема. В этом высоком доме жила девушка Оля. Как-то после танцев в клубе Володя провожал ее домой… А вот улица Мельника. Показался Бабий Яр… Сколько тысяч невинных людей похоронены здесь…

Под ногами шевельнулась рыхлая земля. Ананьев поддерживал Сороку за плечи. С другой стороны Никиту вел незнакомый широкоплечий юноша. «Его, должно быть, не истязали, как нас», — невольно подумал Володя.

Они шли… Володе казалось, что он идет навстречу звездам, еще мерцавшим в небе, навстречу уже восходившему солнцу. Вдруг перед ними, словно из-под земли, выросла цепь солдат…