Николай Камбулов - Обвал

Граната ухнула неподалеку от нас.

— Вот бестолочь! — возмутился Котлов. — Меня дело ждет, а он все швыряет. А павшие лежат…

Котлов выставил белый флажок с изображением красного креста. Фаустник швырнул гранату еще ближе к нам.

— Экая бестолочь!

Я прицелился из автомата.

— Погоди, успеется!

— Мне надо в редакцию!

— Погоди, не воз же у него этих гранат.

— А может, и воз.

— Эй, кончай швырять! — протрубил Котлов. — Мы тебя не тронем. Шумни-ка на ихнем.

Я крикнул по-немецки то же самое, что и Котлов. Фаустник ответил следующей гранатой. Когда она разорвалась и рассеялся дым, из окопа донеслось:

— Русь, сдавайся! Хайль Гитлер!..

Котлов принахмурился и жестко сказал:

— Дай-ка мне автомат.

— Я и сам могу.

— Ты его убьешь.

Я пополз.

— Погоди! — закричал мне Котлов. — Это ведь парнишка, а не сам калиф.

— Вот еще! — отмахнулся я. — Ты шуми, шуми, отвлекай на себя.

Котлов начал кричать. Нет, он не кричал, он орал во все горло. Голос у него сел, и он уже не выговаривал слова, а как бы высвистывал их.

Но я уже подполз с обратной стороны. Да, мальчишка лет шестнадцати, не больше! И действительно, экая бестолочь! Глядя на кричавшего сиплым голосом Котлова, он немного подрастерялся и все раздумывал, бросить очередную гранату или нет. В это время я и сиганул на него, вырвал и отбросил в сторону гранату, которая шлепнулась неподалеку и… не разорвалась. Тут я его и схватил под мышки и поднапрягся, чтобы вытащить из окопа. Не получилось! Еще раз поднапрягся — и вытащил, совсем оробевшего и онемевшего от страха. И для порядка обыскал, нет ли при нем оружия.

— Экая бестолочь! — сказал подбежавший Котлов. — Ну, шельмец, тикай к своей мамке!

Пока мы разговаривали с фольксштурмовцем, бой поутих, откуда-то появился перед нами лейтенант Лютов с двумя автоматчиками, весь испачканный землею: видно, хорошо поползал, лицо закопченное, в дыму.

— Уговариваете фашистика?! — У Лютова ворохнулись бельма глаз. — А там два полка наших залегли. Мы напоролись на фашистский форт. Я лазал в разведку. Такое чудище, что зубы обломаешь. С трехэтажными амбразурами. — Он кивнул своим автоматчикам: — Отсчитайте сто шагов… к железной дороге!

Автоматчики начали отсчитывать.

— Вот тебе, фашистик, и будет там твой последний рубеж. Пусть поплачет и твоя муттер! Как плачет Алешкина мама.

— Не бесись, лейтенант! — вскрикнул Котлов. — Разуй глаза и погляди вон на равнинку.

По всей равнине, на которую показал Котлов, лежали в разных позах убитые фольксштурмовцы. Лютов побежал поглядеть и быстро вернулся.

— И впрямь, подростки и пожилые, — сказал он и потом, подойдя к парнишке, у которого уже текли слезы, спросил: — Фамилия?

— Зольсберг, — ответил сквозь плач фольксштурмовец.

— Дылда! В голове полова! — повысил голос Лютов. — Гитлер гонит вас на убой, а вы, как котята, еще мяукаете: «Мяу, Гитлер!» Черт с тобой, беги к своей муттер! И больше не попадайся! — Лютов закрыл лицо руками: — Ребята, какой ужас!.. Бросать таких сосунков в бой, чтобы продлить свое существование, оттянуть свой неизбежный крах!

Вдали, за залегшими и окопавшимися подразделениями нашей дивизии, где темной полосой виднелась размашистая роща, блеснуло множество огней, и тут же раздался грохот вражеских батарей. Несколько снарядов прошуршали над нашими головами и, крякнув неподалеку от КП майора Кутузова, вздыбили землю.

— Да топай ты к своей мамке! — закричал Лютов на Зольсберга, который, поморгав испуганными глазами, рванул в лесочек, тянувшийся вдоль железнодорожной насыпи…

С тех пор как русские армии подошли к границам Восточной Пруссии и со стороны Польши и со стороны Прибалтики, журналистка фрау Хилли поселилась на окраине «Зольдатштадта», в кирпичном небольшом доме, расположенном неподалеку от форта «Стальные ворота». Вскоре — наверное, через месяц — профессор Теодор сделал ее функционером местной национал-социалистской организации, и она после этого получила доступ в военный гарнизон.

Теперь она по утрам не залеживалась в постели, поднималась с восходом солнца и сразу подходила к зеркалу, глядела на свое отражение: точеная обнаженная фигурка казалась еще молодой, крепкой для тридцатипятилетней женщины; фрау Хилли еще может подцепить себе порядочного мужчину и «обязательно из военных»…

Потом Хилли наводила туалет, надевала униформу национал-социалистского функционера, быстро завтракала и вновь любовалась собою перед зеркалом: да, ей бы такого спутника жизни, как профессор Теодор — и близок к окружению фюрера, и крепок еще как мужчина. С этой мыслью она выходила из дома и направлялась на службу надсмотрщицы за русскими, поляками, бельгийцами, французами, насильно привезенными в форт «Стальные ворота» для постройки дополнительных укреплений, модернизации казематов форта. Она покрикивала и помахивала плеткой на изможденных тяжелым трудом полуголодных людей.