Владимир Петров - Единая параллель

— Темнота! — подмигнул белобрысый, — Да мне в десятку попасть что палец обмочить. Вон гляди, школьный мелок лежит над твоей мишенью. Видишь? Сейчас ты его не увидишь.

Бойкий сосед прилип к ложу, щелкнул выстрел, и на том месте, где на бруствере мишени лежал кусочек мела, вспух белый шарик пыли — все, что от него осталось.

— Вот как надо стрелять, батя!

Впрочем, триумф не состоялся: подбежал разъяренный Вахромеев и цепко схватил «снайпера» за шиворот так, что затрещала сатиновая рубаха.

— Кто тебе разрешил, охламон паршивый?! Марш с огневой позиции! Чтоб духу твоего не было!

Парень ловко вывернулся, в три прыжка оказался у кустов, вскочил в седло. Помахал на прощание цветной тюбетейкой: не поминайте лихом!

— Что это у вас за ковбой выискался? — спросил у председателя Матюхин.

— А ну его! Гошка Полторанин, вахлак сопливый. Выпендривается вечно, как вошь на гребешке. Местного удальца из себя строит. Никак я не доберусь до него, паразита.

— У него и лошадь своя?

— Казенная. Он сейчас на заимке табунщиком. За овсом сюда приезжал. Не углядел я его, прохлопал. А патроны у него свои оказались.

— А по-моему, вы зря уж так его честите, — с улыбкой произнес Матюхин. — Парень он боевой, ловкий — хороший боец получится. Вам бы только к рукам его прибрать надо. Постепенно, с педагогическим подходом.

— Оно так… — сумрачно вздохнул Вахромеев. — Только боюсь, как бы вам раньше не пришлось прибрать его к рукам.

— Это почему же?

— Да вот в связи с тем делом, по которому вы приехали. Разговоры ходят разные…

— Интересно… — Следователь положил на землю винтовку, потряс в пригоршне неиспользованные патроны: что-то и стрелять ему расхотелось. — Очень любопытно. Хотя, признаюсь, не очень верится в это.

На липатовскую заимку Гошка возвращался не старой дорогой, а другой — обходной — мимо итээровского городка. Надо было заехать к начальнику стройки, к самому инженеру Шилову, да похвалиться: привет, мол, от кавалериста будущего Георгия Полторанина, который утер всем вам нос в принародном масштабе. Лошаденки, дескать, ваши живы-здоровы, того и вам желают. И насчет сапа так вы явственно заврались, а посему завкона Корытина, прощелыгу, гнать надо в три шеи со своего поста. За сим уважительно прощаюсь и кланяюсь на три кисточки.

Вот удивится-то начальник, вот обрадуется! Шутка ли: шестнадцать государственных лошадей он им возвернет на блюдечке-тарелочке. А ведь ухлопать собирались, недотепы-деятели…

Однако заготовленная Гошкина речь не состоялась: начальника не было дома. Отсутствовал. На тесовое крыльцо вышла громадная тетка и, перекрывая собачий лай, зычно гаркнула: «Уехал на пикник!»

Гошка ничего не понял, хотел переспросить, но тетка уже хлопнула дверью. «Пикник»… Что оно за слово такое дурацкое! Гошка отродясь не слыхал. Может, конструкция какая на плотине или на пробивке туннеля? Ну, паразиты, напридумывали слов, сам черт не разберет! Гошка яростно хлестнул Кумека и отправился восвояси.

Проезжая мимо коттеджа немца-инженера, еще больше разозлился: экий домище отгрохали на двух-то! Прямо тебе терем-теремок. Чего они там делают на пару с этой лупоглазой Грунькой — в кошки-мышки небось играют, резвятся по комнатам? И двери литым стеклом заделаны — поди ж ты, выкуси. Надо бы как-нибудь ночью шурануть по этим дверям камнищем, чтоб тарарам и вдребезги. Фашисты недобитые…

Вспомнилась Гошке недавняя Грунькина свадьба, сразу зачесался-заныл подбородок: ну и врезал ему проклятущий немец! Враз оглушило и одуванчики в глазах замелькали. Ничего, авось доведется еще встретиться. А что касается бокса, то надо самому овладеть. Вон Степка-киномеханик обещает дать специальную книжку. А также скакалку веревочную. Говорят, боксеру надо много скакать и прыгать, тогда сила что в ногах — в руки переходит. Дополнительно.

Ехал Гошка нешибко, не торопил коня — Кумек под тяжелыми торбами с овсом и без того кряхтел и екал, особенно на подъемах. Мерин был слаб на ноги, да и кован плохо — месяц назад подковали его кое-как, на живульку, потому что оба кузнеца с перепоя и по гвоздям не попадали.

Цвело все вокруг, буйствовало. Запахи навстречу шли волнами: то дудником сладким, медовым понесет, аж слюна навертывается, то запахнет боярышником с косогора, сараной придорожной, марьиным кореньем, синими «слезками» — будто духи-одеколоны разлиты в воздухе: как в школьной учительской. Пчелы летают медленно, жужжат басовито, перегруженные медосбором, а шмели те вовсе забалдели, умытарились на своих делянках — прут тебе прямо в лоб, не сворачивая, как майские жуки слепошарые.