Владимир Петров - Единая параллель

В очередную субботу Ромке не особенно везло, солидных покупателей не видно, так — одна мелюзга. Ребятишки-пацаны, забегавшие, чтобы истратить заповедные копейки на хлебный мякиш для приманки гальянов, а то и на пачку папирос. Ежели кто из них и дразнил кусочком рафинада, Ромка не реагировал— этих стрекулистов не просто догнать.

И вдруг Ромка тревожно поскреб копытом и принял боевую стойку; из дверей магазина показалась огромная дебелая женщина в черно-оранжевом платье, обвешанная сумками с разнообразной снедью. Козел потянул носом и удовлетворительно мекнул: он уловил знакомьте соблазнительные запахи.

Бродяга бросился к крыльцу, преградил дорогу и просительно склонил свою грязно-белую голову. Однако покупательница через кульки и пакеты, прижатые к пышной груди, презрительно поглядела на странного попрошайку и прошла мимо. Тогда Ромка забежал вперед и снова появился на пути, на этот раз — с угрожающим меканьем.

Он неожиданно получил такой пинок, что перевернулся, отлетел к обочине. А покупательница пошла по дороге, и могучие ее бедра колыхались, обтянутые сатином тигриной расцветки, словно предупреждая: сильный опасен. Впрочем, это только еще больше разозлило козла, он разбежался и пошел на таран, с яростью направив рога в пухлый полосатый полукруг…

Удар был потрясающий — Ромка сам, как мячик, отлетел назад, а покупательница всей своей монументальной мощью шлепнулась оземь, прямо посередине пыльной улицы. Посыпались ириски, карамельки, пшено и макароны, полилось из бидона пахучее подсолнечное масло. Козел же кинулся к слайке, отлетевшей далеко в сторону.

Несколько минут, ползая на карачках, покупательница собирала рассыпанное добро. Она решительно отказалась от помощи пацанов, галдевших на обочине (половина конфет могла бы запросто оказаться у них за пазухами).

Наконец выпрямившись, красная от натуги, она подняла над головой увесистый кулак и сказала басом:

— Ну погодите, чертовы скобари, окаянные сермяжники! Я вам покажу вместе с вашим вонючим козлом!

Угроза прозвучала очень серьезно, потому что пострадавшая дама была не кто иная, как Леокардия Леопольдовна — хозяйка дома, экономка самого начальника строительства товарища Шилова.

Уже к. вечеру вся Черемша знала о скандальном происшествии, и все понимали, что на этот раз над беспризорным непутевым козлом нависла реальная опасность: начальник Шилов мог запросто отправить Ромку в котел орсовской столовой (уже не говоря о том, что Ромка, если разобраться, принадлежал ему лично как собственность бывшего начальника стройки).

Прибывшие с обозом возчики, жалеючи, напоили Ромку до беспамятства, до положения «рога в землю», а потом возбужденной гурьбой отправились к завкону Корытину: «Ни в коем разе не дадим в обиду любимого общественного козла!»

Пришлось Корытину покупать в буфете бутылку дорогого коньяку и идти вечером на мировую к начальнику строительства.

Городок ИТР располагался в километре от Черемши, вверх по Шульбе, в живописном логу, поросшем старым пихтачом. Дом. Шилова — один из восьми коттеджей, стоял у самого въезда в городок, слева под скалой, и от других отличался двухэтажным своим видом, да еще, пожалуй, крышей — она была застлана не шифером, а листвяжной щепой, сохранившей янтарную древесную свежесть.

За штакетником бесновался здоровенный кобель — помесь немецкой овчарки с местной лайкой, — сочетавший в себе все истинно собачьи лютости. Кобель метался по проволоке, привязанной вдоль забора, проволока визжала, вжикала, будто там, за кустами раскидистой рябины, точили на ремне огромную бритву. «Не то что мой Брелок, — с уважением подумал Корытин. — Ластится к каждому кержаку, облизывает бутыла — деготь, дурак, любит. Ну так мой зато первостатейный охотник».

Когда наконец кобеля уняли (дородная экономка пинками загнала его в собачью будку), Корытин толкнул калитку и увидел на крыльце хозяина: скрестив на груди руки, Шилов с вежливым интересом наблюдал за неожиданным гостем. В углу рта попыхивала дорогая папироса, таинственно блестели в сумерках золотые запонки на манжетах. С крыльца он не спустился, молча смотрел, пока Корытин шел по дорожке, усыпанной речной галькой, — только перебросил во рту папиросу. На приветствие не ответил, а сказал с некоторой странной многозначительностью:

— Стало быть, сам пришел. Это даже лучше…

«Видать, здорово обиделся за этого треклятого козла, — смекнул Корытин. — Никакая она ему не экономка, а, скорее всего, сожительница: стал бы он за простую домработницу обострять отношения. Как же…»