Владимир Петров - Единая параллель

Как ни странно, Слетко заинтриговала реакция гауптшарфюрера: похоже, самонадеянное предложение Миши обрадовало Кортица (приподнял голову, удовлетворенно кашлянул). Как это понимать? Он наверняка делает ставку на какие-то человеческие слабости, на командирские изъяны «флибустьера». Какие же? Ну, это ясно: горячность, нетерпеливость, опрометчивость. Эсэсман явно рассчитывает на них, и именно с этой стороны Мишу надо основательно страховать. На каждом шагу.

— Ладно, — сказал Слетко. — Договорились. Назначаю тебя командиром группы. Но имей в виду: я — комиссар. И без моего согласия, чтоб ни одно твое решение…

— О чем разговор, Павло? — весело перебил Миша. — Я ж ответственный человек и своих никогда не подводил! Это вот они, боши-воши, на меня недовольство имеют. Я им давно поперек горла встал. Верно, эсэсман? — Миша нагнулся, поддел под бок Кортица. Желчно сказал: — Бодрее держись, иуда! И вообще,_ радуйся: ежели я командир, стало быть, успех обеспечен. Тебе прямая выгода — покоптишь белый свет еще несколько лишних дней.

— Мне все едино… — хрипло выдавил гауптшарфюрер.

— Врешь, эсэсман! Я ведь насквозь тебя вижу в отлично понимаю, что ты задумал. Но заруби себе на носу: Мишку — Жареного еще ни один немец в Харькове но объегорил. Ни один! Правда, застрелить пытались, в том числе ты две пули мне всадил.

— Первый раз тебя вижу!.. — испуганно шатнулся Кортиц.

— Ты меня первый, а я тебя — второй. И, думаю, последний. Или, может, забыл как достреливал наших раненых под окнами больницы? Нынче весной. Ну, вспомнил?

Гауптшарфюрер дернулся, привстал, потом снова сел — нервы у него явно сдавали. Значит, эти мстители следили за ним давно, еще с марта… И вряд ли теперь упустят, уж слишком длинный хвост намотали. Вот от чего, оказывается, бешеная злоба в глазах этого парня с пошкрябаннои обожженной щекой!

Но все-таки надо держаться любой ценой, а главное — сохранять спокойствие. В конце концов, выигрывает тот, у кого окажется больше выдержки, самообладания. Ведь не он, а они приняли его план, он их должен вести по темным улицам средь развалин и пожарищ. Так что еще неизвестно, кто у кого в руках…

— Я исполнял приказ, — заученно буркнул цугфюрер.

— Приказ?! — взбеленился, прыгнул с перил Миша. — Это ты у немцев научился, продажная шкура? Запомни: предателям не дают приказы, предатель продается один раз, а уж потом просто гадит, выворачивает наизнанку свою черную душу. Смердит, покуда, как тифозную вшу, его не приберут к ногтю.

— Я присягал…

— Ты, гнида, присягал?! Да ты присягаешь в каждом солдатском сортире! — Без замаха Миша чуть было не опустил пистолетную, рукоятку на шляпу, но, как и недавно в комнате, руку его цепко перехватил Слетко.

— Кончай треп, командир! Надо действовать.

А Миша уже улыбался, показывая свои железные зубы. Поразительная была у него натура: огонь и лед рядом. Без всякого перехода и без наигрыша.

Стоявший в тени молчаливый Микола Зайченко неожиданно пошутил:

— Веселый у нас командир! Бравый. Боевую речуху толкнул.

— Правильно, Микола, — отозвался Миша. — Это и была моя речь перед боем. Только но для вас, а для него, для эсэсмана, — вы же давеча не давали мне рта раскрыть. А он вот начуфырился, я же чувствую. За дурачков нас принимает. — Он махнул с крыльца на землю и пальцем резко снизу ударил но подбородку Кортица, поднимая эсэсовца со ступеньки. — Ты все понял, герр гаупшарфюрер? И еще специально для твоего сведения: воевать сегодня будем грамотно, умно и смело. Как положено действуют две группы — группа захвата и группа прикрытия. В каждой по четыре человека. Начнем по моему сигналу.

Это было неожиданно не только для эсэсовца, но и Слетко, Зайченко тоже несколько опешили: что за странная арифметика?

— Ты подожди, ты объясни! — недовольно шагнул Слетко. Он начал жалеть, что, пожалуй, слишком легко поддался на доводы напористого «флибустьера». Его определенно заносит с самого начала. А что будет дальше?

— И вы не поняли? — хохотнул командир. — Все очень просто: неужели вы думаете, что Мишка-летун ходит в одиночку по ночному городу? У меня тут недалеко в развалинах мои боевики припрятаны. Молодец к молодцу. Недаром их немцы называют «нахте гешпенстер». Ну-ка переведи, цугфюрер!

— Ночные призраки… — нехотя буркнул Кортиц.

— Верно, паскуда. Соображаешь по-немецки. Ну, а теперь раздевайся.

— Как?! — не понял эсэсовец.

— А так. Как вы раздеваете наших перед расстрелом. До подштанников.