Михаило Лалич - Облава

Удача отвернулась от него, не везет. Точно с левой ноги встал, а он ведь нарочно встал на правую. «Нога тут ни при чем, — продолжал он свои размышления, — люди ни к черту не годятся — покурвились, испоганились, превратились в последних сволочей. Что с ними случилось? Только и ждут выстрела, чтобы броситься наутек. Должно быть, их коммунисты обработали, как в свое время мы проделали с их людьми, а этих сволочей однажды уже обрабатывали. Хуже всего беженцы — не верят, не держат слова, не задумываясь перебегают с одной стороны на другую. И все время распускают слухи о Турции, о китайцах, о Сталинграде, знают, какой дьявол за тридевять земель женится и какая ведьма идет замуж. И никому не ведомо, какие слухи они разносят в эту минуту, стараясь только, чтобы мы об этом не узнали. Всех бы их надо под арест и в лагеря! Впрочем, и это не поможет: нашлись бы другие сволочи, пошли бы другие слухи. Стоит научить этот крикливый сброд врать другим, больше ему не верь, обманет и тебя! Никому нельзя верить, а тем более этой жандармской дряни, что успела побывать и у партизан и у четников, и — вот, пожалуйста, — до сих пор не дает о себе знать. Где он, мать его жандармскую так, уж не переметнулся ли он там?..»

В этот миг справа от Софры, в логе около Поман-воды, завязалась ожесточенная перестрелка, сопровождаемая криками. Это не удивило Бекича. Он еще раньше подозревал, что обнаруженная в лесу землянка не единственная. Сейчас его подозрения подтвердились: лес полон землянок! Может быть, здесь один авангард, а может быть, Гавро Бекич привел сюда и главные силы партизан, пользуясь бесконтрольностью мусульманской территории. Такой неожиданный поворот мысли ему понравился. Он даже обрадовался: раз коммунисты почувствуют свою силу, они не станут бежать; а коли так, он уничтожит их одним ударом. Удар этот Бекич представил себе так: в руке у него огромный топор, он занес его до самого неба, а все кругом смотрят на него, удивляются и ждут, когда он опустит топор. На какое-то мгновение Бекич позабыл про снег, лес, покрытую горами землю и неверных людей, которые всячески стараются спасти свою шкуру. Он поглядел вверх, но вместо топора увидел ворон, птицы реяли, точно черное знамя, которое то рвалось, то вновь соединялось, и кричали: «Мя-са, мя-са!»

— Будет мясо, — сказал он, слушая заглушенные карканьем стоны раненого Петара Ашича, — Будет вволю, провоняет все мясом, — Бекич с усмешкой вспомнил свои мечты, — но пока что только с нашей стороны…

Гниющее мясо вызвало в памяти раскопанное Собачье кладбище в Лугови у Колашина, где партизаны зарывали убитых шпионов и милиционеров. И сразу пришел на ум начальник милиции, толстый Рико Гиздич: «Этот еще в прошлую войну заслужил, чтобы его похоронили на Собачьем кладбище, — заключил он. — Заслужил, но выкрутился, выкрутится и в этой войне…»

Немного поколебавшись, Бекич уселся на пень и написал ему записку:

«Я выгнал из нор Качака Васу и Видрича Ивана с тремя десятками коммунистов, а может, и больше. Преследую их с рассвета по Орвану и Рогодже, сейчас припер к стене. Есть потери, а вы по-прежнему изволите надеяться, что свершится чудо. Если не хотите прийти мне на помощь, то хоть заставьте турок, через итальянское командование или как знаете, не играть на руку коммунистам и не мешать мне покончить с ними».

С Бекичевым письмом в кармане, счастливый, что хоть на некоторое время покинул поле боя. Мило Доламич торопливо зашагал к Тамнику. Иван Видрич, стоявший, широко расставив ноги на Софре, видел, как Доламич пробегает через поляну. Узнав его по зеленой блузе и шапке, он понял, куда тот идет. Поднял винтовку, нацелился, но стрелять раздумал: «Единственный сын, пятеро сестер, нарядились бы в черное, подняли бы вой, сыпали проклятья — вся его шкура того не стоит. Нет, — решил он, — не стану, пусть себе идет!..»

Видрич смотрел, как он углубился в лес, и слушал, как Шако препирался с Душаном Зачанином, убеждая его спрятать в конце концов свои закрученные усы за камень. Шум не стихал. «Это Шако на меня кричит», — понял Видрич и сделал вид, что не слышит. Из леса, над обрывом, где только что закончилась короткая, но оглушительная перестрелка, вышел Вуле, а за ним Раич Боснич, Слобо с ручным пулеметом и Ладо, как всегда хмурый. Видрич ждал, что появится Качак, или Байо, или еще кто-нибудь из землянки на Поман-воде, и, убедившись, что их нет, забеспокоился.

— Где же остальные? — крикнул он, не дожидаясь, пока они подойдут.