Михаило Лалич - Облава

А сейчас, чтобы эти воспоминания, не дай бог, не всплыли, да еще в таком неполном и невыгодном для него свете, он, Ристо Гиздич, должен торопиться и торопить всех прочих, а не слушать бабушкины сказки о подозрительной женщине, которая к тому же как-никак арестована.

— Вы нашли землянку, — прервал он Бекича. — Так?

— Одну, но наверняка есть и другие…

— Женщины или землянки?

— Землянки. Они не могли разместиться в одной.

— Мне нужны не землянки, а коммунисты, живые или мертвые! Сколько человек вы убили или взяли в плен?

— Еще неизвестно, это выяснится позже.

— За это «позже» вы заслуживаете орден сейчас! Получайте!..

Он круто повернул коня, так что Филипп Бекич очутился перед конским задом и тотчас же понял, что это за орден. Однако Гиздич не ограничился этим: он нагнулся в седле и шумно выпустил скопившиеся ветры.

— Понравилось? — спросил он.

— Кабы эта сила тебе усы опалила! — крикнул Бекич.

Он рассчитывал его разозлить и в разгоревшейся перепалке найти честный повод отомстить. Однако получилось не так: облегчившись, Гиздич на какое-то время успокоился, на усы же и прочие предрассудки, связанные с честью, ему было наплевать. К тому же прибыл гонец с письмом. На странице, вырванной из книги Байо Баничича «История ВКП(б)», чернильным карандашом было нацарапано:

«если вам до сговора, приезжайте с четырьмя людьми на седларац к Элмазу шаману, который сам сумлителен в коммунизме они очень боятся, что их обманешь а я не могу ум-разум им в башку втемяшить — потому что они не слушают Чазим Чорович сербский жандарм и немецкий офицер Рейха немецкого вам это пишет».

Держа в руке этот клочок бумаги, Гиздич раздумывал: «Если послать Алексу Брадарича, переговоры затянутся до вечера, и мы ничего не добьемся; если послать Филиппа Бекича, он с ними поссорится, учинит скандал, начнет стрелять, и опять же ничего не добьется. Посылать некого, лучше всего отправиться самому…»

Выбрав четырех провожатых, он поехал на Седларац. Чазим Чорович в немецкой фуражке, стоя навытяжку, поджидал его и хотел было приветствовать по-гитлеровски, но, оглядевшись, все-таки не решился перед народом поднять вверх руку. Элмаз Шаман все еще сидел на бараньей шкуре и посмотрел на него косо, как на незваного гостя. Гиздич сошел с лошади, переложил повод в правую руку и ударил плетью по левому сапогу — словно призывал себя без церемонии приступить к делу. Поняв, что Шаман главное препятствие, к нему первому он и обратился:

— Мы где-то встречались, если не ошибаюсь.

— Клянусь аллахом, пропади пропадом та встреча. Такое не забывается.

— Когда это было?

— В тот год, когда ты принес «перескакалку». Ты ее и сейчас принес?

«Перескакалку», — повторил Гиздич про себя и подумал: — Что бы это могло быть?» Провел рукой по лбу и вспомнил. С тех пор прошло почти двадцать лет, но никогда в жизни он так всласть не смеялся, как тогда. Мусульмане из Верхнего Рабана направили властям нечто вроде петиции: если-де им не сделают того-то и того, они будут вынуждены переселиться в Турцию… Гиздичу через шпионов стало известно, что всерьез переселяться они не намерены — это была детская угроза, глупая надежда чего-то добиться. Взяв с собою жандармов, он направился в Топловоду, созвал сход и объявил: в просьбе им-де отказано, и потому пусть они все без исключения переселяются в Турцию, и причем немедля. Поднялся переполох, вой. Его умоляли, целовали сапоги, след, куда он ступал, — только чтоб он их не гнал с земли или хотя бы отложил насильственное выселение до осени. Наконец он смилостивился. Приказал жандармам воткнуть в землю две сохи и положить между ними на полутораметровой высоте перекладину: кто перескочит через перекладину, у того в жилах, значит, течет сербская кровь и он может не переселяться, а кто не перескочит — пусть сейчас же собирает барахло!..

Тем, кому удалось перескочить перекладину, он велел отойти в сторону, другие падали, тщетно пытаясь доказать свое сербское происхождение, и брали все больший разгон, а он хватался за живот руками, чтобы не лопнуть со смеху.

И сейчас, вспоминая это, он едва удержался, чтобы не рассмеяться. Он сжал челюсти, нахмурился и перешел к делу раньше, чем предполагал:

— Надо, чтобы вы пропустили моих людей, — крикнул он. — Итальянское командование приказало мне выловить коммунистов. Они перешли на вашу территорию — это видно по следам. И не вздумайте чинить мне помехи, не то навлечете на себя беду!