Николай Иванов - Разговор с незнакомкой

Подойдя к окну, Александр Дмитриевич посмотрел вниз, во двор и почему-то улыбнулся, увидев ворота, разлапистый тополь-инвалид, под которым он когда-то стоял, пытаясь определить окно Незнакомки. Потом повернулся и, прислонившись спиной к подоконнику, наконец осмотрелся.

Это была маленькая квадратная комната. Слева от входа, отгородившись от двери платяным шкафом, стояла узенькая софа, да два стула еще населяли эту комнату, — один возле софы, второй у письменного стола. Между письменным столом и окном уютно пристроились на стене две полочки с книгами. Книги аккуратными стопками были уложены также на шкафу.

Опомнившись, Александр Дмитриевич тихо, на цыпочках, точно боясь потревожить кого-то, вышел из комнаты, осторожно затворив за собой дверь.

Вечером в доме Александра Дмитриевича было небольшое застолье. Приехали Марина с Сергеем, навезли зелени, мяса, и из кухни уже через каких-то полчаса стали даже на балкон доноситься дразнящие пищевые ароматы.

Александр Дмитриевич, не допущенный на кухню, стоял облокотясь о перила балкона, рассматривая первые, одинокие еще снежины, повисшие в густом и влажном осеннем воздухе.

Вскоре позвали к столу.

— Саша, да ты ж последнее тепло выстудишь, закрой балкон! — Марина по-хозяйски суетилась между кухней и столом, приспособив вместо фартука яркое махровое полотенце.

— Братцы, я, право, не рассчитывал, все так неожиданно, и в доме ничего нет, кроме… — Александр Дмитриевич, приоткрыв створку шкафа, извлек красивую подарочную коробку, точно такую же, что презентовал утром Арсению, и керамическую бутылку с бальзамом.

— Так, это сразу же назад, оставь до Нового года, — забраковала Марина коробку. — А вот эта… а вот эта нам, как никогда, подойдет сегодня. У нас есть бутылка красного, плюс бутылка белого кавказского вина, плюс ба-альшой дефицит — корица с гвоздикой, и плюс, наконец, лавровый лист, который, надеюсь, есть у хозяина. Что получаем в сумме?

— Пунш какой-нибудь?

— Глинтвейн.

Вышел из кухни Сергей, поставил на стол сковороду, тарелку с душистой, слегка привядшей зеленью.

— Ой, Саш, с ней не соскучишься. Летом с нами на Волге прибалты были. Изобретательный народ: чуть что, у них то грог, то глинтвейн, ну чисто Запад. А эта, оказывается, запомнила, что к чему…

— Эт-та! Сейчас подам — пальчики оближете, навек забудете ширпотребовскую отраву.

…Пили душистый и терпкий, перехватывающий горло горячий напиток. Марина перебирала старые пластинки.

— Надо же, какую старину ты еще хранишь — Лолита Торрес, Алла Соленкова.

— Это лучшее, что было в моей юности, но я и теперь бы не променял это на многое из того, что мы слышим с эстрады и с экранов телевизоров.

— И что же тебе так не по душе? — спросила Марина, забравшись с ногами в кресло.

— Кривляние на сцене, визжащая, форсированная манера исполнения, что-то шутовское, не наше, не русское в облике певиц, да и сами-то певицы — настолько дутые величины… но я, право, не обо всех, и стоит ли об этом…

— Вот именно, — вмешался Сергей. — Что ты его заводишь, мы не на дискуссии.

— Извини, Саша, действительно, сегодня твой праздник. — Марина, дотянувшись рукой до Александра Дмитриевича, потеребила его волосы. — А скажи, пожалуйста, отчего ты грустный? Радоваться же надо — первая ласточка! Первая книжка… я так рада за тебя.

— Правда, Сашок, и я что-то тебя не узнаю. Встречаемся, что ли, мы редко теперь. Годы…

— Уж тоже мне годы… — ухмыльнулась Марина.

— Эх, Маришка, знала бы ты, что мы вытворяли с ним раньше. На целине, скажем, да хоть в армии возьми — на что дисциплина, а…

— Ну, уж ты-то — ясное дело, а вот Сашу никак не могу представить несерьезным.

— А вот, представь себе, все наоборот было…

— Ну что, расскажите что-нибудь из своих похождений.

— Похождения — это слишком громко. Может, и не было похождений, а вот жить мы весело любили, не унывали, точно, Сашок?

Александр Дмитриевич, отхлебнув из стакана, потянулся за сигаретой.

— Давно это было, Сережка, тысячу лет назад.

— Да… — вздохнул Сергей. — А я все вспоминаю, особенно армию. Тут на работе собрание было как-то, а я вдруг расхохотался. И смеяться нельзя, тема доклада серьезная, а удержаться не могу — вспомнил, как ты старшину отбрил когда-то на занятиях по уставам.

— Как это отбрил? — переспросила Марина.

— Сидим всей эскадрильей в ленкомнате на занятиях. Старшина спрашивает: что такое караульная служба? И показывает на Сашку, мол, сержант Знаменский, отвечайте. И что ты думаешь? Сашок сделал умную мину и рапортует… сейчас, дай бог памяти, ага, вот: с точки зрения оптимального гуманизма, конъюнктура караульной службы является тенденцией актуального индивидуализма. Старшина замялся было, замешкался, но потом согласился: в общих чертах правильно, говорит, но лучше, бы все-таки не отступать от устава.