Николай Иванов - Разговор с незнакомкой

— Бросай! — настойчиво повторил приказ Сережка.

И Вовка выскочил из «блиндажа». Три автомата сразу же взяли его на прицел.

— Сдавайтесь! — что было силы крикнул Вовка и, высоко подняв руку с гранатой, бросился вперед.

Граната потрясла ребят. Забыв обо всем, они окружили Вовку.

— Брат, что ли, привез?

— Не-а, — загадочно ухмыльнулся Вовка.

— Где взял?

— Военная тайна…

А позади уже стоял Сережка.

— Дай сюда! — потребовал он гранату.

— Не дам. Это же я нашел…

— Я — командир! — Он схватил Вовку за руку.

— Пусти-и! — рванулся Вовка.

Пытаясь отобрать гранату, Сережка выворачивал ему руку. Вовка вырывался. Упав, они барахтались в траве. Наконец Вовка выскользнул и побежал вдоль берега. Потом стал подниматься вверх, к домам. Он уже чувствовал за спиной Сережкино дыхание. Вот-вот он схватит его за рубашку, и тогда уже не вырваться.

Вовка выдохся. У него закололо, заныло где-то в боку. Он почувствовал, что бежать больше не в силах, и решил уже покориться судьбе, но вдруг увидел возле крайней избы отца. И бросился к нему.

Отец стоял в окружении мужчин. В его руках был крупный подлещик. На земле лежали удочки. Рассказывая что-то смешное, отец жестикулировал. Все громко смеялись. У открытого окна сидела женщина и, подперев руками подбородок, улыбаясь, слушала балагуров.

— Папка! — вскрикнул подлетевший Вовка. В голосе его стояли слезы. — Это я нашел, я! — Он протянул зажатую в кулаке гранату и… выдернул чеку.

Отец замер в оцепенении. Прямо перед ним стоял Вовка и протягивал гранату без чеки… Сейчас он разожмет пальцы и…

В один миг громадные ладони отца сдавили Вовкины руки. Люди затаили дыхание. Под ногами в пыли дернулась и замерла большая рыбина, судорожно хватая ртом воздух. Струйки пота стекали по бледному лицу отца, ледяными бороздками скрываясь под рубахой. Вовка коротко всхлипнул и затих. Все застыли, боясь пошевелиться. И только женщина на мгновение скрылась за окном и вскоре появилась на улице. На нее замахали руками.

— Мужики… — ее шепот прорезал тишину криком. — У Клавки Петрухиной сын вернулся. Сама видела, шел задами от пристани…

В комнате празднично пахло свежим тестом, ванилью. На столе, возле окна, накрытый мохнатым полотенцем, лежал пирог. На подоконнике примостился рыжий кот. Он шевелил усами и маслеными глазами следил за хозяйкой. Хозяйка орудовала тяжелым утюгом, с шипением впивавшимся в мокрую марлю. Сквозь марлю просвечивала плотная материя синих армейских брюк. Время от времени женщина ставила утюг на плиту и подходила к стулу, на спинке которого, сияя блеском начищенных пуговиц, висел отутюженный китель. В который раз проводила она влажной тряпочкой по рукавам и воротнику, убирая воображаемые пылинки. Трогала золотистые погоны, ощущая пальцами шероховатую выпуклость звездочек. От стула она шла к высокой кровати с горой дородных подушек под тюлевой накидкой. Там лежало выглаженное, в синих горошинах платье. А с пожелтевшего портрета над кроватью улыбался ей стриженный под ежик круглолицый солдат. Над карманом его выцветшей гимнастерки светлела единственная медаль… Женщина задерживалась на минуту, встретившись с ним взглядом, и отходила к пестрой занавеске, закрывавшей вход в смежную комнату. Прислушивалась к чему-то и на цыпочках возвращалась к утюгу.

Громкий стук в окно спугнул кота. Он прыгнул прямо под ноги женщине. Споткнувшись, она шагнула к окну. А выглянув, бросилась в сени.

— Петровна, где Шурик? Шурка где? Слышь, Петровна?!

— Тише ты. Окаянная! Разбудишь… На зорьке пришел, — осадила ее хозяйка.

— Беда, Петровна! Беда-а! У мальчишки Федькиного граната заряженная… Там… там мужики возле хаты моей. Взорвет он всех!.. — женщина рвалась через порог в комнату.

Побледневшая хозяйка загородила вход.

— Куда ты… куда? Погоди… — отталкивала она женщину. — Не пущу!

Сильные руки бережно обняли ее, мягко отстранив от двери:

— Успокойся, мама. Я уже не сплю…

— Не пущу-у! — вдруг пронзительно вскрикнула женщина.

В голубой майке, с растрепанной шевелюрой, розовый со сна, он был намного выше матери. Мать повисла на его руках. Вырвавшись, он исчез за дверью, а вслед ему неслось надрывное:

— Шура-а-а-а!

Около дома все еще стояли люди. Они стояли небольшими группами и у других домов.

Медленно, не дыша, Александр освобождал руки Вовкиного отца. Он чувствовал дрожь его сведенных пальцев… Наконец он принялся по одному разжимать побелевшие пальцы мальчика. Широко раскрытые глаза Вовки застыли в немом ожидании.