Александр Чирко - Призрак-40-2242. Литературный сборник

Утром деревушку будил грохот реактивных двигателей, и грохот этот стал настолько привычен, что убери от деревни аэродром, то, наверняка, сразу же сократились бы надои молока и привесы в животноводстве.

Словом жителям полк не мешал. Наоборот приносил пользу. У сельчан исчезли проблемы с керосином [2] До 1956 года в этом селе не имелось электричества, и дома освещались керосиновыми лампами «семилинейками». , так как командир полка ежемесячно разрешал отпускать по ведру керосина на каждый двор, а позже нужда в нем вообще отпала. Где – то нашли военные электростанцию, сельские плотники срубили из кедра здание, полковые электрики протянули провода и однажды все сто шестьдесят домиков осветились праздничным электрическим светом. И деревня платила полку тем же: вниманием и заботой. Спустя годы, эта почти идиллическая связь поубавилась, а потом исчезла вовсе, но в описываемое время слова: “Народ и Армия – едины” имели самый прямой смысл безо всяких подтекстов, сарказма и иносказаний.

Командовал полком по – южному темпераментный, полный добродушного юмора, невысокий, сбитый плотный крепыш, родом из Армении с протяжной армянской фамилией Саакян. Говорил он совершенно без акцента, тем чистым звучным, почти литературным языком, который ныне почти не встречается в обиходной речи. И никогда не ругался. Атмосфера в полку была дружески – деловой, но, естественно, не выходящей за рамки Устава. Наверное, потому, что ещё не развеялось окончательно ощущение фронтового братства.

Самолёты куда – то улетали, откуда – то прилетали, за недалеким леском шла своя непонятная деревне жизнь и деды, лузгая семечки на завалинках, тянули многозначительно:

– Военная тайна.

По началу окликали лётчиков:

– Слышь, милок, и далече был?

– Отсюда не видать, – отвечали парни, смеясь.

Потом попривыкли, вопросов не задавали и только молча провожали глазами крепкие фигуры пилотов. Чего спрашивать – военная тайна…

Одно время дед Афанасий крепко задумался. Весь опыт его прошлой жизни говорил, что аэроплан без пропеллера летать не может. А тут вот они – летают. Это выходило за рамки дедовых представлений о развитии науки вообще и авиационной в частности.

И за разъяснением этого парадокса он обратился к жильцу, инженеру, как знал дед, первой эскадрильи. Инженер тоскливо посмотрел на деда, почесал затылок и пустился в объяснения, из которых Афанасий понял два слова: «мотор» и «тяга». Офицер, зевая, рисовал деду какие – то черточки, обозвав их «вектором» (а у колхозного инженера так собаку звали), и в понятии деда плёл такую чепуху, что и дураку понятно – над ним издеваются, показывая свою учёность.

– Понятно, Петрович? – спросил инженер. – Ох, голова раскалывается – не могу.

– Ага, – ответил дед и с ненавистью глянул на жильца. – Счас. Я таблетку принесу.

И принес. Сильное слабительное, которое давал кабанчику, спасая его от запора.

– Это что? – спросил офицер.

– От головы, – злорадно хмыкнул Афанасий. – Пей.

Офицер выпил, а ночью через полчаса резво вскакивал и удивленно бормоча:

«Вот черт, от чего же это меня так…» пулей вылетал на улицу. Тогда Афоню слегка вздрючили, чтобы не подрывал боеготовность полка, но не шибко так – для порядка.

В принципе дед был отомщен за антинаучное объяснение, но загадка оставалась. Наблюдая за самолётами, дед опирался на тяпку и изумленно застывал. Афанасий едва не бросил свои химические занятия, но, трезво оценив жизнь, – раздумал. Потому как загадка летающих без пропеллеров аэропланов хотя и представляла интерес с научной точки зрения, но надо было как – то жить… А увлечение химией, кроме познавательного интереса, давало ещё ощутимый прибавок к двенадцати рублям колхозной пенсии. Взвесив все «за» и «против», Петрович остановился на химии, отложив разгадку тайны аэропланов до лучших времен. На что только не пойдешь ради любимой науки…

За окном продудел «ГАЗик». Дед поморщился.

– Принесла нелегкая, – проворчал он. Марченко с помощником солдатом начали носить офицерское хозяйство. Матрас, бельё постельное и одежда. А у деда аж в глазах зарябило от разных тужурок, курток, ремней. Тут Афанасий наглядно убедился чего стоит государству один человек. И возникшее при самом первом появлении лейтенанта раздражение, непонятным образом усилилось до размеров невероятных. Дед в сердцах пнул дорожку так, что она змейкой поднялась в воздух, и выскочил на улицу. Лейтенант стоял, повернувшись лицом к огороду, и о чём‑то думал, а может и нет. Афанасий с грохотом распахнул дверь коридора, подошёл к офицеру и раскрыл рот, чтобы высказать наболевшее и предложить поискать другую квартиру, так как он мужик простой и к барам не приучен, а “белогвардеец” ему в доме вроде, как и не к чему.