Герман Нагаев - Второй фронт

Однако бригады были укомплектованы так, что ударную силу в них составляли местные рабочие. Изнуренные голодом, бомбежками, непосильной работой, североградцы должны были главным образом учить, показывать, что и как делать.

Костин по всем крупным цехам провел партийные собрания, где говорилось о значении массового выпуска танков. На важных участках были закреплены коммунисты.

В это горячее время, когда велась сборка первой партии тяжелых танков, отец и сын Клейменовы, видевшиеся только дома, неожиданно столкнулись на заводе. В сборочном цехе, где все еще не было крыши, собрались руководители завода и многие специалисты. Пришел и старый мастер Клейменов.

На том месте, где еще три дня назад Егор Клейменов устанавливал на танковую платформу авиационный двигатель, теперь стоял могучий стальной великан с приподнятой пушкой.

К Махову подошел дежурный мастер сборки Никонов — худощавый и длиннорукий человек, у которого работал Егор в Северограде.

— Товарищ главный! Первый уральский танк КВ готов к испытаниям, — доложил он по-военному. — Прикажете вывезти во двор?

— Кто будет выводить?

— Прошу оказать эту честь бригадиру Клейменову, он воевал танкистом.

— Хорошо. Пусть выводит!

Никонов кивнул Егору. Тот быстро забрался в танк. Грозная машина загудела и, развернувшись, пошла в распахнутые двери. Начальство, а за ним и толпа рабочих вывалили во двор.

Танк, сделав большой круг, остановился у широких дверей цеха, где стояло начальство.

Егор высунулся из верхнего люка.

— Товарищ главный инженер! Я, как бывший танкист, могу сказать, что первая уральская машина сработана добротно!

— Спасибо! — улыбнулся Махов. — Будем считать, что начало положено.

Ухов тронул за руку Клейменова-отца:

— Толковый у вас сын. Наверное, он многое повидал на фронте. Скажите, чтоб обязательно зашел ко мне.

— Хорошо, скажу, — пообещал Гаврила Никонович, в душе гордясь сыном.

Иван Сергеевич Смородин до войны вел тихую, замкнутую жизнь. Никогда не устраивал никаких праздников и никого у себя не принимал. Даже отдыхать он не ездил на Кавказ или в Крым, хотя путевки ему предлагали каждый год, а лето проводил с семьей на Тихом озере, благо у него была собственная машина… Когда началась война и машину пришлось сдать, Смородин стал ездить на дачу в автобусе, пока его не назначили главным технологом.

Получив новое назначение, он тут же привез семью и стал жить в городе той же замкнутой жизнью, к какой привык до войны. Только теперь у него не было свободных вечеров, когда он мог что-то мастерить, выпиливать, склеивать, возиться с машиной или с радиоприемником. Теперь, возвращаясь с завода поздно, основательно уставшим, он успевал лишь поужинать, послушать последние известия и сразу ложился спать.

В первые месяцы войны, когда случались выходные дни, он любил поспать, понежиться в постели. А когда был готов самовар и напечены в масле аппетитные пирожки, он поднимался, мылся и садился завтракать вместе с женой — Марией Петровной, белотелой блондинкой, и худосочной тещей.

За завтраком он много ел, выпивал стопки три-четыре водки, потом пил чай с пирожками. Напившись чаю, он приходил в блаженное состояние и заводил привезенный из Англии патефон. Любил слушать Шаляпина, народные песни и романсы в исполнении Вяльцевой.

Бывая в командировках в Москве и Ленинграде, Смородин всегда покупал новые технические книги и, посещая комиссионные, не жалел денег на старые граммофонные пластинки. У него составилась неплохая техническая библиотека и лучшая в городе фонотека. К нему даже обращались работники радио, чтоб сделать для себя записи.

Иногда, если бывала хорошая погода, они с Марией Петровной, захватив с собой семилетнего сына и пятилетнюю дочурку, выходили гулять. Идя рядом с отцом, Боря называл все марки проезжавших автомобилей, чем и доставлял удовольствие отцу.

Когда начали собирать танки и выходные были отменены, Ивана Сергеевича почти не видели дома. Мария Петровна, подстрекаемая матерью, сердилась и не раз выговаривала мужу:

— Ты, Ваня, совсем забыл и меня, и детей. Уж не завел ли себе кого-нибудь?

Иван Сергеевич только кряхтел с досады да отмалчивался…

И вот во вторник, придя с работы пораньше, он вдруг объявил:

— Маша! Сотвори сегодня пирожки и что-нибудь этакое… на закуску, — к нам Тима придет.

— Ой, неужели? — обрадованно подлетела к нему Мария Петровна. — Когда же?