Рачия Кочар: Дети большого дома

— Но ведь так получается, братец ты мой! — продолжал свое Бурденко. — Ну как же иначе здесь скажешь?! Психология у тебя — частного собственника. Прямо единоличник, да и только.

Тоноян не мог сдержаться. Вскочив с места, он шагнул к Бурденко.

— Кто единоличник?! Ты понимаешь, что говоришь?! Ну, кто собственник, кто скупой, кто?

Бурденко, озорно блеснув глазами, упрямо повторил:

— Скупой собственник — это ты!

— Я?! — заорал Тоноян так громко, что Мусраилов поспешил подойти к нему, Гамидов соскочил с нар, Аргам очнулся от своих грез; проснулись и другие бойцы.

— Ну да, ты! Именно ты!

— Значит, скупой, значит, единоличник… — с горечью повторил Тоноян и быстро пошел к своему вещевому мешку. — Стыдно тебе, товарищ Микола Бурденко, что ты так нехорошо говоришь.

Он притащил вещевой мешок, развязал его и разложил на досках жареных кур, пышную гата [2] Гата — слоеные пироги с начинкой из поджаренной на масле муки с солью или сахарным песком. , сваренного целиком ягненка, лаваш, сыр, пучки красных редисок.

— Кто не придет все это кушать, пусть ему будет стыдно! Говоришь, я скупой собственник, да, товарищ Бурденко?! Ты понимаешь, какие слова говоришь, а?

— Что тут случилось? — удивился Микаберидзе, спуская ноги с нар.

— Ничего, кушать будем, — объяснил Арсен. — Ребята, буди всех, пусть идут!

— А что за спор был здесь, кто кричал?

— Ничего особенного. Мало-мало говорили про махорку, — объяснил Гамидов.

Гостеприимно разложенные закуски раздражали аппетит, но Бурденко хотелось продолжать шутку.

— Не хочу твоих вкусных вещей! Если ты такой щедрый, отдай мне горькую махорку.

— Потом он даст, когда у тебя не будет, — сказал Гамидов. — А теперь давайте мало-мало кушать будем, а то испортится все.

— Пожалуйста, пожалуйста! — пригласил, успокоившись, Тоноян и повернулся к Бурденко: — Иди хлеб кушать! Не бойся, махорку курить не буду и бросать не буду. Иди сюда.

— Вот теперь принципиально согласен! — с улыбкой заявил Бурденко, подсаживаясь ближе.

Не тронулся с места лишь Аргам Вардуни. Он ни словом не откликнулся на спор Тонояна и Бурденко. Ему казалось святотатством, что едущие на фронт люди спорят— и по поводу чего? Махорки…

— Знаешь, как у нас пастухи ягненка жарят? — спросил Мусраилов. — Так получается — ох! — все пальцы оближешь…

И он начал объяснять, как узбекские пастухи жарят ягнят целиком, не разрубая тушку на куски.

— Ничего, и так неплохо, — заявил Бурденко. — Не застревает в горле, гладко проходит куда надо!

Повернувшись лицом к Арсену, он весело пошутил:

— Помирились мы, Тоноян! Ты, видно, и колючий и мягкий, как шелк, — когда как придется.

— А ты что думал, товарищ Бурденко? Ведь я в армию не ругаться с товарищами пришел…

Таков был Арсен Тоноян. На селе многие считали его спорщиком. Когда он в чем-нибудь был убежден, а с ним не соглашались, он не щадил никого, каким бы авторитетом ни пользовался его противник на селе или в районе. Особенно спорил он с теми агрономами, которые не прислушивались к его мнению. Он был выдающимся хлопководом, со дня основания колхоза работал отлично и считал себя вправе подтягивать других. Почему у тракториста вспашка с огрехами? Почему агротехник не соглашается поливать хлопок? Разве по цвету листьев он не видит, что пора поливать? Ему всегда хватало поводов для споров и препирательств. На селе уже привыкли к этому и не обижались. Его прозвали — «колхозник Арсен», потому что при встрече с официальными лицами или выступая на собраниях, он неизменно начинал так: «Я, как колхозник, предлагаю в текущем году обработать залежные земли; я, как колхозник, предлагаю, чтобы наш колхоз заключил договор соревнования с одним из колхозов Узбекистана; я, как колхозник…» Иной раз молодежь поднимала его на смех. Но он упорствовал в своей привычке, словно хотел, чтобы люди раз навсегда выкинули из памяти прошлое «измученного батрака», как называл себя до 1929 года сам Тоноян.

Не совсем мирно прошел и последний трудовой день Арсена. Не разобравшись в порядке полива, другая бригада отвела воду от его участков. Тоноян вспылил, стал браниться. На шум пришел председатель колхоза. Вода уже текла на участок бригады Арсена.

«Ну, из-за чего крик поднял?» — справился председатель.

Еще не остывши от гнева, Арсен не отвечал, внимательно рассматривая мутную воду в канаве. Скворцы играли с бегущей к грядкам хлопчатника струей: они подлетали к пенистому загривку волны, пытались клюнуть пузырьки, но волна спадала, и скворцы отлетали, выжидая приближения следующей. Когда из вскопанной земли вылезали червяки, Арсен заступом отбрасывал их в сторону скворцов. Те сперва отлетали подальше, потом, осмелев, с пугливой радостью хватали червей.