Евгений Воеводин - Совсем недавно…

Мало, страшно мало еще для того, чтобы знать, откуда начинать действовать.

О чем рассказал старшина Лавров? О своей встрече с неизвестным патриотом, о словах, сказанных им перед смертью. Быть может, никогда не удастся установить не только имя этого старого человека, но и то, откуда в его руках оказался секретнейший приказ немецкого командования: «…группу, переходящую линию фронта, пропустить… Организовать ложный обстрел… В течение двух дней, предшествующих переброске, воздержаться от арестов, задержаний неизвестных на улице и т. д.» Что ж, приказ этот выполнялся немцами сравнительно точно…

Неважно, откуда пришел этот документ. Он передавался из рук в руки, как эстафета. Быть может, и неизвестному старику его дал вместе с адресом подвала другой, такой же неизвестный, — но не в этом дело. Курбатов взволнованно потер ладонью лоб: теперь эта эстафета перешла к человеку, которому она и предназначалась, пусть фамилия его оказалась — Курбатов, а не какая-либо другая; он бережно принял ее, пусть годы и годы спустя, но с той же силой любви к народу, к стране, с той же заботой о ее безопасности, которая вела неизвестного старика, Лаврова, а может быть, и других через опасности, подчас смертельные. Как никогда Курбатов почувствовал себя преемником всех тех, кто упорно, настойчиво, не боясь за свою жизнь, нес ему эту весть.

О чем еще рассказал в свое время Лавров? В подвале было двадцать шесть человек. Себя он не считал, — всего, значит, двадцать семь. Ну, это надо проверить, позвонить в округ.

Лавров пытался запомнить людей. Трудно, конечно, ему было. Полутемный подвал, затем — ночь, сумерки…

Железнодорожник… Почему железнодорожник? Ах, потому, что на нем была фуражка! Тоже ерунда. Небось, он уже в велюровой шляпе ходит.

Девушка. Ну да, это Катя. Ее, пожалуй, Лавров и сейчас помнит, во сне видит, если не женился. Эх, молодость, — не мог получше запомнить всех!

Нет, надо обязательно расспросить его обо всем. Но воды утекло порядочно, и Лаврову трудно будет вспомнить. Он, пожалуй, ничего не добавит.

Сорок первый год… Вон откуда надо начинать поиски.

А что он, Курбатов, делал в ту пору? Принимал взвод, привинтил первый кубик… Под Новгородом, недалеко от Солнечных Горок, рукой подать; тогда же — и на самолете не долетишь, собьют. Вот было времечко!

Где-то неподалеку от тех же Солнечных Горок, тогда еще ему неизвестных, погибла Женя, — ушла на операцию и не вернулась. Перебежчики рассказывали потом, что девушку схватили эсэсовцы, несколько дней мучили, а потом повесили в какой-то деревне на воротах. Нашлась и табличка, которая была приколота на ее груди: «Это ждет каждого советского разведчика». Как знать, не будь Женя разведчиком, он, майор Курбатов, был бы сейчас тем, кем и до войны — инженером-сталелитейщиком. Но когда Женя погибла, когда оттуда, с той стороны, принесли эту табличку, Курбатов уже не сомневался в своем будущем.

Накануне ухода Жени на операцию они встретились, — девушка пришла к нему.

«Ну, пока?»

Она сама поцеловала его, тихо рассмеявшись его смущению.

«Пока… Я не знаю, когда вернусь…»

«Женя!»

«Не волнуйся за меня. Такая у меня профессия. Я очень люблю родину, Валерий… Больше, чем тебя. Больше, чем себя. Ты понимаешь это».

Она торопливо поцеловала его еще раз.

«Мы не маленькие, Валерий, я могу и не вернуться. Но всё равно, я хочу, чтобы ты был счастлив… Ты понял меня? Вы поняли меня, младший лейтенант?» — шутливо переспросила она.

Ее фотография висит у Курбатова дома, и мать иногда, указывая на нее, тихо спрашивает сына: «А Нина Васильевна… понимает тебя?».

«А какие они сейчас, эти пятеро, — вернулся Курбатов к прежним своим мыслям. — Носят, конечно, другие платья, прически, галстуки. Может быть, садятся рядом в трамвае, смотрят из толпы на строящееся здание — ох, как быстро, как прочно! Они, наверное, уже обжились, уверены, что о них никто не знает. Ничего, голубчики, дайте срок, найдем».

Он подвел итоги своих размышлений: план покамест такой, — звоню в округ, затем в исполком — договариваюсь с Новиковым, встречаюсь с Лавровым. Надо побеседовать с Вороновой, она ведь пришла в подвал раньше старшины. Это пока всё. А сейчас — спать, спать.

Утром Курбатов позвонил в округ, и оттуда ему ответили, что начнут поиски подразделения, переходившего линию фронта в 1941 году, немедленно.

В облисполкоме Курбатов долго не мог разыскать Новикова, — тот куда-то уходил, его искали, затем советовали звонить по другому номеру. Курбатов терпеливо записывал номера телефонов — их накопилось уже с полдюжины, — не кладя трубку, нажимал рычаг, вращал диск и спрашивал Новикова. Наконец, в трубке раздался густой, чуть хриповатый голос: «Да, это я, слушаю!» — и Курбатов договорился встретиться на следующий день вечером, после восьми.