Евгений Воеводин - Совсем недавно…

— Простите, я, кажется, ошибся этажом.

Вежливо поклонившись, прикоснувшись кончиками пальцев к полям шляпы, он пошел вниз. Но Звягинцев вышел вслед за ним на площадку и сказал тихо и буднично:

— Не торопитесь, Найт, вы пришли туда, куда нужно.

Найт всё еще спускался. Звягинцев заметил, как он торопливо сунул руку в карман пиджака, и тогда сказал громче:

— Стрелять не имеет смысла. Внизу вас ждут.

…Найт звонил не только Виктору Осиповичу. Убедившись, что тот жив и здоров, и уже дома, как ему было приказано, Найт позвонил Козюкину, и тот сразу снял трубку, словно давно ждал этого звонка.

— Я буду сегодня у Виктора, — сказал Найт так, будто они несколько часов назад расстались, а теперь договариваются, как бы повеселее провести вечер. — Так что ты приходи и принеси картишки: сразимся в преферанс.

Козюкин понял, что Найт называл «картишками».

Он не обратил внимания на шум остановившейся внизу, у парадной, машины: это был привычный уху шум улицы. Только когда в прихожей раздались условные звонки, он понял, что приехал «лейтенант», и поморщился, — как некстати! Вообще эти приемы на дому надо кончить: неровен час, причешут одной гребенкой.

Ольшанский вошел в комнату стремительно, не здороваясь с хозяином, и Козюкин с ужасом почувствовал, что случилось что-то непоправимое. Он пошел вслед за Ольшанским, на ходу повторяя одно и то же:

— Что?.. Что?.. Что?..

— Где хозяин?.. — выдохнул Ольшанский.

— Там… Мы с ним встречаемся… сегодня.

— Передайте ему — я должен исчезнуть… Я открыт. Где мои чертежи, давайте их сюда… Скорее, ну!

Теперь Козюкин быстро захлопнул окно, словно их могли услышать с улицы, и повернулся к Ольшанскому.

— Так зачем же вы тогда приехали ко мне? — крикнул он.

Ольшанский только усмехнулся:

— Да нечего вам орать, — пока они найдут меня, я буду далеко. Они не знают, что я у вас. Я ведь тоже не лыком шит.

Козюкин мало-помалу успокоился, и вдруг у него мелькнула ясная мысль: удрать вместе с Ольшанским; в конце концов, он тоже не лыком шит, а это довольно верная возможность наконец-то очутиться там, за рубежом… Он так и сказал Ольшанскому. Тот раздумывал недолго, кивнул: «Собирайтесь. Ничего лишнего», — и пошел в соседнюю комнату разыскивать в буфете коньяк.

«Ничего лишнего» Козюкин и не собирался брать. У него был ящичек, обтянутый сафьяном: там хранилось золото и драгоценности. Он скупал их на все свободные деньги, потому что деньги — это прах, он уже «погорел» на денежной реформе и больше не хочет.

Пока Ольшанский наливал рюмку и, чавкая наспех, закусывал яблоком, Козюкин сгреб из ящика все свои бумаги, письма от женщин, их фотографии и сунул в камин. Розовый огонек пробежал по бумаге сначала нехотя, потом вспыхнуло яркое пламя, и бумага начала сворачиваться, коробясь и чернея. По сгоревшим уже листкам пробегали огненные червячки…

Он снял с полки книгу, где были вклеены сведения, переданные ему Ольшанским. Оставалось распороть обложку бритвой, когда снова в прихожей раздался звонок. Козюкин вздрогнул и порезал себе бритвой палец…

О том, что операция закончена успешно, Курбатов докладывал Москве сам: это было его почетное право, и генерал охотно предоставил это ему. Вот теперь Курбатов волновался, и полковник Ярош, подмигнув лукаво, спросил, когда майор повесил трубку:

— Что сердце у вас так стучит, товарищ майор?

Если б он мог крикнуть: спасибо тебе, Отчизна! Спасибо, Москва! Спасибо, мой народ, для которого я живу и работаю, за те ласковые слова, что сказаны мне. Я — твой верный слуга, один из стальной гвардии чекистов, выращенной, закаленной народом и партией…

Курбатов взволнованно отошел от стола. Генерал и полковник с улыбкой следили за ним. Курбатов обернулся к генералу:

— Но операция еще не совсем закончена, товарищ генерал? Есть еще Шредер, немецкий агент R-354.

— Мы не забыли о нем, — ответил генерал. — След Шредера обнаружен. — Он нахмурился и отошел к окну: — Стало быть, операция закончена… А борьба, товарищи… Борьба продолжается.

Ленинград — Москва

1953–1954

— Кто там? ( нем .).

— Пусть идут. ( нем .).