Евгений Воеводин - Совсем недавно…

— Ну, — всё с той же насмешкой спросил Ярош, — если вам известно, что на «Электрике» у Найта были свои люди, надо полагать, вас не интересовало, страдают ли они насморком или нет; вас интересовало, что они могут сделать?

— Мне неизвестно ничего, — упрямо повторил Хиггинс. — Это вам известно, а не мне.

Ярош и Курбатов молчали. Их не удивляло, что Хиггинс юлит, уходит от прямого ответа; их удивляло другое. На что он надеется?

Молчание было долгим. Курбатов знал: Хиггинс нервничает сейчас, — он уже скрипнул раз или два стулом, не зная, куда ему поглядеть и куда девать руки со вздувшимися синими венами.

Ярош снова начал спрашивать: где в последний раз Хиггинс виделся с Роуленом? В Мюнхене, кажется? Роулен, очевидно, был недоволен неудачами Хиггинса в Эльблонге? Почему Хиггинса так интересовали турбины?

Нетрудно было заметить, что происходит с Хиггинсом. Задавая эти вопросы, чтобы сбить отчаянное, и по сути своей обреченное, молчание Хиггинса, Ярош видел, как он вздрагивает, продолжая играть равнодушного. Но, как в прошлый раз, когда перепуганному Хиггинсу в вопросе «поехали к ночи?» почудилось имя того, к кому он ехал, так, при слове «турбины», он вздрогнул сейчас, но, поняв, очевидно, что это может его выдать, пожал плечами и проговорил:

— Я интересовался ими потому… ну, мне было приказано ими заинтересоваться, вы же знаете, что такое приказ.

Курбатов быстро прикинул, где у нас строят турбины. Дальние города он отбросил, — у Хиггинса было командировочное удостоверение сюда, он шел к Найту и его группе, и, стало быть, задания, данные ему, могли касаться только предприятий города или области. В городе был «Электрик», в области — комбинат в Высоцке.

— Ну, «Электрик» интересовал вас, это ясно. А Высоцк, например, не входил в задание?

С минуту Хиггинс смотрел в тень, туда, где был Курбатов, ничего не видящими, остекленевшими глазами, а потом сказал глухо, устало, будто выдавливая из себя слова:

— Хорошо. Пишите, я всё расскажу.

Курбатов взглянул на Яроша, и тот усмехнулся.

У Хиггинса отвисла, как всегда случалось с ним при крайнем волнении, нижняя челюсть, смотреть на него было еще более мерзко, весь он напоминал размякшую, серую медузу.

— Хорошо, — снова повторил он, соглашаясь. — Держите здесь или где угодно, мне хочется дожить до того дня, когда всё это кончится. Кто-нибудь да сломает же себе шею, я хочу посмотреть — кто?

— Говорите! — резко перебил его Курбатов.

— Да… Задание было. Одно на «Электрик», вы это уже знаете, у Найта там кто-то есть, я не знаю. Другое — в Высоцк, на комбинат… Хотя ведь это вы тоже знаете не хуже меня… Задание — портить турбины. Больше я не могу сказать ничего. В конце концов, я прибыл сюда передать задания.

Когда Хиггинса увели, майор зажег в кабинете верхний свет и облегченно вздохнул. Ему было приятно, что в комнате стало светло, — светлей стало и на душе.

Но тут у него возник другой вопрос, и он задал его Ярошу. Найт не один. Поедет ли он в Высоцк сам или пошлет кого-нибудь из своих? Что ж, поедем в Высоцк. Попрежнему волновал его сейчас и «Электрик»: там оставался нераскрытым еще один человек. Курбатов позвонил генералу и попросил разрешения зайти. Да, есть кое-что новое. Генерал ответил:

— Хорошо, я вас жду.

Вернувшись от генерала, Курбатов написал на листке блокнота несколько слов Брянцеву:

«Я уехал в Высоцк. Буду звонить завтра утром; возможно, понадобится твоя помощь».

Он вырвал этот листок и прикрыл им чернильницу так, чтобы записка была заметней. «Брянцев найдет ее сразу, он знает мою привычку не оставлять на столе бумаг».

Курбатов не ошибся: Найт решил возможно быстрее сделать свое дело, а там — за границу.

Он думал об этом в поезде. Виктор Осипович дремал напротив, и со стороны казалось, что они вовсе не знакомы друг с другом. Найт с неприязнью рассматривал лицо своего спутника. Вдруг он подумал: «Не стоит самому идти на это дело, пусть, в случае чего, арестуют не меня, а этого».

Временами ему казалось, что он сходит с ума, и с тревогой он прислушивался, не появляются ли у него какие-нибудь больные, нескладные мысли. Он ощущал, что куда-то катится, и там, в конце пути, его ждет что-то страшное, темное, какая-то вязкая тина. Он упадет туда, и тина засосет его, поглотит целиком, и никто не сможет помочь. Он вздрагивал всем телом, пытался думать о чем-нибудь другом. Наконец, у него вдруг возникла удивительно ясная мысль: «Всё кончится плохо. Нет, я не пойду с этим… Обратно, спрятаться, а так я действительно сойду с ума».