Евгений Воеводин - Совсем недавно…

Хиггинса раздражал этот монолог. Он не верил, что Найт в эти годы довольствовался зарплатой железнодорожника, редкими суммами из посольства. Этот тип, с которым неприятно оставаться наедине, может легко стать бандитам. Грабить где-нибудь на дороге людей куда безопасней, чем собирать секретные сведения. Грабителя хоть не поставят к стенке.

Однако Хиггинс терпеливо ждал, чем кончится этот разговор, и в душе злорадствовал: «Плевать, уцелеешь ты или пет, а работать теперь ты станешь не так, как прежде — от одного выгодного случая к другому, а иначе… Деньги тебе будут; остальное тебя не касается. Прожив двенадцать лет в России, ты сам себе вырыл могилу. Роулен не потерпит, чтобы около него появился кто-нибудь, лучше знающий Россию, чем он сам. Этак Найт легко спихнет полковника и сам займет кресло начальника русской группы. Нет, молодчик, видно ты отсюда уж не вылезешь, ты смертник». Найт словно уловил усмешку Хиггинса и замолк, дрожащими руками вынимая пачку папирос:

— «Беломор». Русский! Не угодно ли?

Когда какой-то мужчина переходил из одного вагона в другой, он увидел в тамбуре двух молчаливых курильщиков. Ничего удивительного, — вагон был для некурящих…

На последней перед городом остановке Найт предложил сойти с поезда и ехать в город трамваем. Так безопасней. Хиггинс рассмеялся:

— Ты всё-таки заболел здесь трусостью, хотя это отнюдь не русская черта… Если я прошел через границу и живу здесь, я ничего не боюсь.

— А я всё-таки… Встретимся через неделю, в девять часов на углу Красных Зорь и Морской.

Он слез с подножки и исчез в темноте, а Хиггинс, зябко поёживаясь, смотрел на косые струи дождя и на лужи, в которых тускло отсвечивали фонари. «Нет, я предпочитаю такси и мягкую постель в номере „Интуриста“. Надо будет заказать в номер ужин и обязательно с водкой — чудное средство против простуды…»

Он слез в городе и пошел по перрону, обгоняя женщин с корзинками и чемоданами. На секунду он заметил лицо, показавшееся ему знакомым, уже виденным однажды; он замедлил шаг и огляделся. Этот знакомый подошел к нему справа и взял за локоть:

— Вот мы и снова с вами встретились!

Хиггинс обрадовался:

— А, это вы! Мы, кажется, выпивали в ресторане…

— Вы арестованы, — шевельнул бровями знакомый.

— Что? — Хиггинс почувствовал, что от колен поднимается мелкая противная дрожь и ему никак не унять ее. — Слушайте…

— Машина ждет на улице, мистер Хиггинс, — сказал Звягинцев.

Курбатов так и не дождался ни Белова, ни Хиггинса. В доме он оставил двух бойцов, а сам с Брянцевым и с третьим бойцом помчался в город. Из проходной он позвонил Звягинцеву. Тот оказался у себя. «Полковник Ярош собирается допрашивать Хиггинса, товарищ майор. Белов? Нет, нет, его не было с Хиггинсом». Курбатов обернулся к Брянцеву: «Немедленно поезжайте назад, в Горскую, и ждите его там, очевидно они встретились в поезде». Брянцев уехал, Курбатов пошел к Ярошу…

Брянцев остановил машину на прежнем месте и прошел к дому пешком.

По Деповской шло несколько человек, очевидно только что слезших с поезда. Брянцев дал им обогнать себя и обернулся: нет, сзади никого. Он вошел в калитку. И не знал, что сзади всё-таки был человек, жался к забору, выглядывал из-за дерева и видел, куда пошел Брянцев. Тогда человек побежал прочь, через совхозные огороды, кружным путем, и уже светало, когда он вышел на шоссе и просигналил попутной машине. Его взяли. Он сидел один в кузове и вздрагивал, а потом тихо-тихо засмеялся, прикрывая ладонью рот, будто бы кто-то мог услышать его смех. Он радовался, что ушел, а потом его снова начало трясти. «Хорошо, что документы и деньги со мной, надо начинать новую жизнь. Если у меня будет обыск, они найдут только паутину под полом да слоников на комоде… Мраморных слоников, „приносящих счастье“!»

Курбатов ожидал увидеть Хиггинса таким же вялым, подавленным неудачей, каким был Скударевский. Однако Хиггинс вошел в кабинет полковника Яроша и сел, всем своим видом стараясь показать, что ему абсолютно всё равно, где сидеть — в ресторане за столиком или в кабинете следователя. Курбатов, стоявший позади Яроша, отметил ту развязность, с какой Хиггинс закинул ногу на ногу и взял без разрешения папиросу из полированного ящичка на столе Яроша. «Рисуется, — подумалось ему, — набивает себе дену. Нелегко же дается ему эта рисовка. Это от отчаяния, вялость наступит после».

— Начнем игру? — спросил Хиггинс.