Александр Бабин - Узник концлагеря Дахау

– Сынок, ты бы поспал перед дорогой, ляг, отдохни, – мягко сказала Анна Андриановна, мешая деревянной палкой в миске тесто.

Иван посмотрел на часы-ходики, висевшие на стене около божницы. Стрелки показывали полдвенадцатого:

– В дороге высплюсь. Председатель сказал, что из зауральцев состав формируется. На поезде первый раз в жизни поеду, в книгах пишут под стук колес хорошо спится. Высплюсь, – и тоже сел на лавку, прижимая к себе Татьяну.

– Иван, и вправду приляг часок-другой поспи, – сказал с теплотой в голосе Семен Иванович.

– Пойдем, – повторила Татьяна, встала и пошла в горницу. Иван, повинуясь, пошел за ней…

Лежа в постели, Татьяна решилась сказать важную новость для них:

– Ваня, тут я с девками мешки с зерном грузила, машину из Куртамыша прислали, может, живот потянула и такое бывает. У нас баб по-разному происходит, какой организм.

– Беременная! – радостным голосом чуть не прокричал Иван и начал ее целовать.

– Надо подождать неделю-другую, там видно будет.

– Напиши письмо сразу же, слышишь, – продолжая целовать жену.

– Куда писать-то, ты первый пиши, адреса твоего же не знаю.

– Береги себя, завтра председателю расскажу, пусть тебе работу подыщет полегче. Человек он обязательный. Как думаешь, сын у нас или дочка? – задал вопрос жене, не дав время ей ответить, сказал: – А не все ли равно, одним ребенком не остановимся, семья богата детьми. Вот вернусь с войны, срубим себе новый дом, ох и весело заживем! За стол гурьбой сядем, в чашках ложки запляшут гопаком.

– Председателю обо мне не говори, не надо торопить событие, счастье сглазим.

Иван с Татьяной еще какое-то время проговорили и заснули. Анна Андриановна под утро испекла хлеб, села на лавку и стала смотреть на часы-ходики. Стрелки в это утро шли быстрее обычного, ей показалось, что у них сломался механизм. Посмотрела в окно, над холмом засверкали первые лучи солнца. «Пора», – произнесла вслух это слово с тяжестью в груди.

– Ты чего, – поддела ее бабушка Прасковея, лежа на кровати.

Не ответив ей, зашла в горницу, и, осторожно ступая по половикам, подошла к кровати молодых. Они, обнявшись, крепко спали, рука потянулась к голове сына, захотелось погладить по его русым волосам, но убрала, думая, – пусть еще чуть поспит. Смотрела на его лицо, как бы запоминая, почему раньше не замечала, что сын так возмужал. Совсем недавно бегал по двору в сатиновых штанах, размахивая ракитовой палкой, крича на всю ивановскую: «Ура!». И вот ему скоро идти в атаку на настоящего врага. Может, сына спрятать в погреб, председатель придет, скажу, не знаю, где он прячется, а там и война закончится. Опять же уполномоченный и в погребе найдет, человек он с опытом, не зря в округе весь народ его боится.

Иван, как бы чувствуя взгляд матери, открыл глаза и прошептал:

– Мам, что пора? – от его слов проснулась и Татьяна.

– Сынок, светает, – смогла она сказать ему лишь такие слова, заплакав, вытирая кончиком платка на глазах слезы.

Иван встал с кровати оделся, подошел к матери и ее обнял.

– Мама, вернусь живым, обещаю. Сначала солдат учат воевать, время пройдет, я и до фронта-то не доеду, а там и война закончится, – веря, что так и произойдет. – Пойду, умоюсь, машина подойдет, а я не готов, подведу председателя.

– Сынок, поешь в дорогу, я тебе картовницу спекла, щас в погреб за молоком схожу, – заторопилась она, продолжая плакать.

– Я на двор пойду, за одним и слажу в погреб. – Зайдя на кухню, сказал: – Татьяна, а твои родители ушли, но скоро, видно, вернутся, по хозяйству управятся. – Иван пытался держать себя в руках, чтоб не расстраивать родных.

Иван, выйдя на крыльцо, широко разбросил в стороны руки и с упоением вдохнул утреннего прохладного воздуха. Подбежала собака, села напротив, повернув набок голову, высунула язык и стала смотреть на него.

– Что, Жучка, есть захотелось, щас тебе покормят. Ты давай без меня не балуй, за хозяйством присматривай, стереги двор. – Жучка, не спуская с него взгляда, облизывала языком свой рот. Подошел петух, опустил крылья и, клюнув собаке в хвост, отбежал и снова намерился повторить свой удар. – У вас друзья, когда мировая наступит, двор большой всем места хватит, – высказал им такие слова, обведя двор глазами. Новый дом поставлю на бугорке, как у отца. Дом, та же церковь, чем выше стоит, тем ближе к богу, – пришли такие мысли. Надо же какое интересное существо человек, идет воевать, не знает, что с ним завтра произойдет, а строит планы на будущее. Так его учили в школе учителя. Хорошие в деревне учителя подобрались, и школа большая, деревянная, спасибо властям. Дед Самойл рассказывал, раньше учили детей при церкви. За провинность батюшка ребятишек ставил коленками на горох, указкой по голове лупил, как коня подгоняют. В строгости учили. «Что же я, – произнес вслух, как бы очнулся, – пора поторапливаться. Сходил по нужде и в катке с дождевой водой умылся. Спустился в погреб, сел на ступеньку лестницы, взял крынку, из нее отпил молока. Вот также, еще ребенком, утрами залезал в погреб и пил парное молоко. Перед смертью не напьешься, – это что же такое со мной происходит, как будто умирать собрался. Нет, надо гнать дурные мысли, еще нужно выдержать свои проводы. Рева будет на полверсты».