Александр Бабин - Узник концлагеря Дахау

– Кури, – безрадостным голосом ответила она ему, подошла к печи и открыла вьюшку, взяла спички и разожгла в печи дрова:

– Хлеба тебе, сынок, в дорогу спеку, думала с утра испечь. Соли, соли, не забыть положить.

Иван не сводил глаз с председателя, он закручивал козью ножку, ему тоже захотелось покурить, но вспомнил: дал обещание жене не курить. Представил, как они будут прощаться с женой, какие сказать ей слова, пообещать вернуться живым. Наверно, так и надо говорить. А если вернется инвалидом, вот как дед Самойл ноги еле волочит, примет ли его. Она девка молодая, что всю жизнь будет маяться с калекой. Дурные мысли лезут в голову, а времени совсем не остается.

Иван рукой дотянулся до полатей и достал матерчатый брезентовый мешок:

– Дядя Василий, я готов идти воевать, собрал тут на первое время: бритва, кусок мыла, портянки, жена нитки с иголкой положила, – говорил, нервно перебирая слова.

Председатель, видя волнение Ивана, хотел его подбодрить, но не стал, наигранно сделает, еще больше разволнуется.

В дверь вбежала Татьяна и сразу повисла на плечах Ивана, зарыдав, только что осознала: случилось то, чего боялась, может, прощается навсегда. Жгло в груди, не хватало воздуха. Иван, гладя ее волосы, прижимая голову к груди, повторял слова:

– Тише, тише, что вы раньше меня хороните. Вернусь я, обещаю.

Бабушка Прасковея начала молиться, читая полушепотом молитву.

– Ну вот устроили реки слез, дядя Василий, успокойте вы их.

– Бабы, и вправду, что же вы солдата слезами провожаете. Нехорошо это, как-то не по-людски. Ему воевать идти, давайте без этих, – не успел договорить, как в избу зашел Семен Иванович, за его спиной стояла жена.

– Здорово председатель, – недовольным голосом поздоровался он с ним, сняв с головы фуражку. – Это что же такое получается, военкомат всех под гребенку подчищает, нельзя ли Ивану бронь дать, недавно женился. Совесть она хоть какая-то должна быть или что советская власть ее растеряла, – с напором проговорил он слова.

– Семен, щас такая неразбериха идет, дай время. Может, и не придется Ивану повоевать. Красная армия у нас на что. Значит, так надо, не нам решать Сталин мужик с головой, наверно, заранее предусмотрел, как оно будет, если война, – говорил спокойным голосом, как будто негативные слова в отношении советской власти его не задевают. – Военком сказал, пока тяжело Красной армии приходится на фронтах, немец исподтишка напал, дружбу с ним водили, а он, видишь ли, что учудил, города бомбит. Я тут представил, а если бы фашист в нашу деревню пожаловал. А? То-то же! По дворам ходил хозяином, а оно всякое может быть, напьются самогона и на баб наших полезут петухами. И что ты сделаешь, с вилами в атаку пойдешь?! Не мы одни воюем, вся страна сейчас на ногах. Ты что думаешь, мне легко ходить по дворам. В плуг меня запряги вместо коня, поле бы спахал, лишь бы вот так, – кивнув на Ивана. – Послезавтра сына провожаю на фронт, супруга белугой воет, вон оно как, а ты власть хаешь.

– Ладно, Василий, не сердись, сгоряча я. Мне вот бронь дали. Поеду к военкому, буду уговаривать ее снять. Я же охотник, стреляю лучше, чем снайпер, а на войне такие навыки не маловажны, – сказал он, пропуская вперед жену, она прошла и села на лавку. – Тут вот какое дело, не хотел говорить, проверить не мешало бы. В сорочьем лесу ты же знаешь, оно болотистое, в середине есть холм, свежая землянка выкопана с лежанками. Людей не встретил, но видно строили ее не охотники. Я же всех охотников в округе знаю, да и их-то раз-два и обчелся.

– Ребятишки пади играют, сколько вон по буграм землянок у них понарыто. В детстве сам не одну копал. Мальцы озорничают, больше некому. Или ты думаешь – цыгане, а загона для лошадей поблизости не видел?

– Нет, не видел, может, еще построят. Землянка дней пять назад выкопана, земля свежая.

– Цыгане, больше некому, вот сукины дети, щас глаз да глаз нужен, конюхов предупрежу, чтоб не спали.

В разговор вмешалась Анна Андриановна:

– Лошади – это одно, и скотину со двора уведут, не побрезгуют, надо срочно уполномоченному сообщить.

Председатель покачал головой:

– Оно и верно, это его обязанность за порядком следить, но ему сейчас не до цыган, идут первые дни войны. Мало ли что у людей на уме, с гражданской войны осталась контра недобитая, начнет народ баламутить. Не дай бог, красного петуха пустят на колхозные поля. Иван, завтра тебя провожать, а у самого ноги не идут домой, не могу смотреть, как жена убивается, – и вышел из избы.