Сергей Михеенков - Днепр – солдатская река

Гальс, старина Гальс, побывавший в русском плену во время Первой мировой, говорил не так резко и категорично, но всё же примерно то же самое. Фермой он управлял превосходно. Конечно, не без помощи русских. Девушки успевали делать всё: кормили коров и свиней, чистили скотные помещения и загоны, убирались по дому. Бальк заметил, что мать привязалась к одной из них, которую Бальк увидел в первый же день. Русскую звали Александрой. Александра неплохо говорила по-немецки. Когда в её руки попадались газеты, она старалась прочитать их, прежде чем сунуть в печь. Однажды он дал ей почитать книгу – Гёте, берлинское издание начала века. Через несколько дней она вернула её. И между ними состоялся разговор, из которого Бальк вынес, что Александра не просто осилила смысл прочитанного. Некоторые строки она запомнила наизусть. И сравнила Гёте со своим соотечественником, с Пушкиным. Прочитала по памяти одно из стихотворений Пушкина. По-русски оно звучало прекрасно. Кое-какие фразы и слова она ему растолковала. Смысл их восхитил Балька. Ничего подобного в германской поэзии он никогда не встречал. Он и раньше знал, что у русских величайшая в мире культура. Музыка, литература. Чайковский, Рахманинов, Лев Толстой, Достоевский… И об этой культуре напомнила ему она, эта тихая девочка-подросток из России.

Они вышли к просеке, по которой тянулась хорошо наезженная просёлочная дорога. По всей вероятности, где-то неподалёку находилась деревня. Пошли вдоль дороги и вскоре догнали повозку. В телеге с разболтанными колёсами, которые выписывали по сырому песку просёлка замысловатые вензеля, сидели двое: старик лет семидесяти и мужчина лет двадцати пяти. Увидев солдат, они испугались. Мужчина бросился в лес, но вскоре был остановлен несколькими выстрелами поверх головы. Когда его привели, Бальк заметил, что он был не в себе. Но не потому, что напуган встречей с германскими солдатами и стрельбой. В лице его, в осанке и выражении глаз было нечто, что свидетельствовало о том, что им давно владело глубокое душевное расстройство. Старик тоже пытался объяснить унтер-офицеру, сразу сообразив, что командует цепью именно он, что его спутник побежал в лес не потому, что он боится германских солдат, а потому что он болен.

– Кранк! [15]Ер ист зер кранк, пан офицер! – твердил своё старик и пытался ухватить своего односельчанина за руку. Возможно, тот доводился ему родственником, может, даже сыном.

Вестфалец приказал обыскать задержанных и повозку. Старика и душевнобольного обыскивали силезец и ещё один солдат, следовавший в 258-ю пехотную дивизию. А вот повозку пришлось осматривать Бальку. В ней ничего, кроме топора и пилы, не было. Правда, под подстилкой из слежавшейся соломы Бальк обнаружил немецкую фляжку. Вначале он хотел сделать вид, что не заметил её, но потом всё же вытащил и протянул унтеру. Тот вскинул брови и толкнул фляжкой в грудь старика:

– Откуда это у тебя, старик? – спросил он по-немецки. – Ты партизан? Ты убил германского солдата и теперь носишь его фляжку? Это твой трофей?

– Они «гориллы»! Посмотрите на их лица! – заговорили обступившие повозку солдаты.

– Это они взорвали состав!

– Они убили наших товарищей!

Бальк вдруг почувствовал, что сейчас произойдёт то, чего он всегда боялся больше всего, находясь здесь, в России. Он ещё ни разу не участвовал в расправах над жителями деревень оккупированных территорий, над людьми, которых подозревали или обвиняли в связи с партизанами, в бандитских налётах, в убийстве военнослужащих германской армии и уничтожении имущества, принадлежащего оккупационной армии. Он слышал рассказы об этих расправах и надеялся, что ему, первому номеру МГ-42, хватит дел и в окопах. А этим пусть занимаются «цепные псы» или айнзацкоманды. Пусть расстреливают СС, а он, солдат вермахта, будет заниматься своим делом в окопах.

– Их нельзя отпускать! – продолжали твердить солдаты.

Бальк это давно заметил: дружелюбные парни, отцы семейств, бывшие булочники и музыканты, крестьяне и учителя, попадая в подобные ситуации, очень быстро становятся просто солдатами, одетыми в более или менее одинаковую форму и объединённые, в общем-то, примитивными правилами действия солдата на войне. На войне солдат должен стрелять в противника. Стрелять как можно больше и как можно точнее. Чтобы скорее и надёжнее поразить его. Иначе в затоптанной грязи будешь лежать с разбитым черепом ты сам.

– Они не «гориллы», – попытался вставить своё слово и он, Бальк. В конце концов он тоже имеет право выразить своё мнение, раз уж начался такой разговор.