Сергей Михеенков - Прорыв начать на рассвете

Профессор выглядел уже более спокойным и даже шутил. Несколько раз с любопытством взглянул на Аннушку, как смотрят на привлекательных женщин бывалые мужчины. И это не ускользнуло ни от глаз Аннушки, ни от пристального внимания Радовского. Профессор входил в свою роль, по-хозяйски осваивался в ней. Это обещало хорошую перспективу. Но что-то в нём всё же раздражало. Не настораживало, нет, Радовский был уверен в том, что Профессор будет работать на них безупречно. Но раздражение, зачастую граничащее с брезгливостью, он с трудом подавлял в себе, когда слушал подробные ответы на свои конкретные вопросы.

Профессор охотно рассказывал о командарме Ефремове. В его словах сквозило неподдельное уважение к мужеству и твёрдости этого человека. При этом Профессор демонстрировал удивительную способность свои личные обстоятельства отделять от обстоятельств, в которых находилась армия и её командующий. Как будто он сидел за карточным столом, и на лице игрока совершенно невозможно было прочитать ни ужаса проигрыша (а ведь проиграть можно было всё, даже собственную жизнь), ни радости мелкого выигрыша. Хотя именно на него, на выигрыш, и рассчитывал Профессор. С точки зрения одного человека, к примеру, Старшины, который вёл эту игру, выигрыш Профессора был ничтожно мал. Может, потому что ничего не стоил ему, Старшине. С точки зрения Профессора, его выигрыш сулил ему всё. Потому что на кон была поставлена жизнь. Его жизнь.

И они играли с азартом. Цель подстёгивала. А нюансы грели кровь и бодрили.

Чем больше Радовский слушал рассказы Профессора, тем более отчётливо проступала перед ним фигура генерала Ефремова. Из короткой справки, полученной им в отделе 1 «Ц» – разведка, он знал, что Ефремову сорок пять лет, репрессиям не подвергался, хотя и состоял под следствием, разведён, имеет сына, офицера РККА, во время Первой мировой войны в качестве младшего офицера воевал в батарее тяжёлых гаубиц, затем вступил в Красную гвардию, воевал на Южном фронте, под Астраханью и в Закавказье, несколько раз ранен, хорошо образован, честолюбив, в принятии решений склонен брать всю полноту ответственности на себя, при этом дисциплинирован, фанатичен в выполнении приказов вышестоящего командования, лично знаком со Сталиным и пользуется его доверием и покровительством. Идеальная характеристика идеального командарма-большевика. «Интересно, – думал Радовский, – какое училище окончил Ефремов?» И спросил Профессора:

– А вы не скажете, какое учебное заведение, до смуты, окончил командующий?

– Нет, – осёкся Профессор, обнаружив вдруг, что его не вполне внимательно слушают, но тут же спохватился – чёрт возьми, он же не на кафедре, не в своём институте, а, по сути дела, в плену, где нужно проявлять постоянную осторожность и чудовищную изворотливость, иначе не выжить, не выиграть эту смертельную партию. – Вы знаете, нет. Не доводилось беседовать на эти темы. Но, если хотите, я попытаюсь выяснить. Как-нибудь, знаете ли, подведу… Чтобы, сами понимаете, самым естественным образом…

– Да, потрудитесь не забыть.

– Хорошо, хорошо, – услужливо кивал крупной породистой головой Профессор.

И уже во время следующей встречи он не без гордости преподнёс Радовскому:

– Телавская школа прапорщиков. Выпуск девятьсот шестнадцатого года. И – сразу на фронт.

– Где воевал?

Профессор снова растерялся. Улыбнулся и сказал:

– Выясню в другой раз.

Радовский поморщился:

– Не надо…

У Радовского с Профессором было несколько встреч. Он успел узнать о знаменитом московском хирурге, известном и влиятельном в узких кругах, довольно многое. Тот сам с лёгкостью выбалтывал о себе всё, что даже было лишним. Но потом, вспоминая пространные монологи Профессора, Радовский не раз убеждался в том, что зачастую самая простая и, казалось бы, посторонняя деталь настолько нужна в составлении общего портрета человека и важна, что в другой раз он уже не останавливал своего собеседника, не сбивал его с начатой мысли. Но никогда при встрече или расставаясь он не подал тому руки… Однажды Радовский прибыл в избушку лесника с простуженным горлом, обмотанный шерстяным шарфом. Профессор тут же предположил диагноз и предложил осмотреть его, кивнув на коричневый саквояж, который, как оберег, всегда носил с собой. Радовский сдержанно показал рукой: нет. И больше они к этой теме не возвращались. Профессор тоже почувствовал это. Но продолжал играть свою роль блестяще, никоим образом не показывая, что он понял в своём собеседнике нечто такое, о чём неприятно было думать и одному, и другому.