Татьяна Беспалова - Вяземская Голгофа

– Не спишь? – спросила женщина.

– Матрас жесткий. Подушка – ещё хуже, – отозвался летчик Ильин.

– Иди в храм.

– Не могу. Выпил с вечера. Пьяный в храм теперь не хожу. Давай здесь помолимся, а?

– Погоди. Я принесу часослов. – Женщина скрылась за дверью.

Ильин поначалу ждал спокойно, потом стал волноваться, ерзать, наконец закурил. От крыльца потянуло махорочным дымом. Ольга поначалу видела красный огонек папироски. Потом он пропал, а высокая санитарка всё не шла. Ольга вслушивалась и всматривалась. До неё долетали обрывки фраз:

– …оборони меня, Господи! Сбереги от соблазна… не хочу…

Похоже, летчик Ильин всё же начал молиться, не дожидаясь своей товарки. Ольга, стараясь ступать как можно тише, подобралась поближе. Остановилась за стволом яблони. Вот скрипнула дверь. Сохви снова появилась на крыльце.

– О чем плачешь? – в своей суховатой манере спросила она.

– Влюбился…

– Ха-ха! – смех финки походил на воронье карканье. – Все девушки с материка выйдут замуж. Вот увидишь.

– Она за меня не пойдет.

– Пойдет. Куда ей идти?

– Она – красивая, а я…

– Не очень.

– … безногий.

– Опять с колокольни будешь кидаться? Забыла русское слово.

– Забудь! Давай молиться.

– Влюбливый. То Лада, то Оля. Ха-ха! Дурак!

Ольга дрогнула. В числе двадцати девушек, прибывших вместе с нею на остров, были две её тезки. Которую же Ольгу они имеют в виду? Она задумалась.

Ольга много раз слышала о коварстве Ладоги, о бушующих на ней штормах, о внезапных туманах, наползающих на острова невесть откуда. С наступлением осени Ладога сделалась неспокойной, но деда Фадея это не останавливало. Он продолжал ходить на лов, будто нельзя ловить рыбу с берега! Словно спокойная монастырская бухта вовсе обмелела и не стало в ней рыбы! Нет, им надо, надрывая жилы, выходить на открытую воду. А там туманы, там ветра, внезапно нагоняющие высокую опасную волну. Да и зачем брать с собой в крошечную лодку безногого инвалида? Ольга, бегая взад и вперед по пирсу, всматриваясь вдаль, туда, где расходились в стороны берега островов Валаам и Скитского у входа в монастырскую бухту. Ольга ждала попусту. Ладога вторую неделю была неспокойна, и суда с материка не приходили.

– Работу забыла? – услышала она окрик Сохви.

– Высматриваю деда и летчика, – отозвалась Ольга.

– Зачем?

– Волнуюсь. Говорят, на Ладоге шторм. Странно. В бухте всё спокойно.

– Пойдем на мыс. Я покажу тебе Ладогу, – сказала Сохви.

Они пересекли площадь, прошли мимо машинно-тракторной станции и вышли за околицу центральной усадьбы. Здесь Сохви повернула налево и пошла неожиданно быстро. Ольга едва поспевала за ней. Хорошая, недавно отсыпанная щебнем дорога шла лесом. Сосняк рос на едва прикрытой почвой скале. Дождь кончился, солнце сияло ярко. На хвоинках и листочках подлеска роились блескучие искры. Им встречались люди, пешие и на конных повозках. На острове все были знакомы. Сохви, скучая, здоровалась с каждым. Ольга делала вид, будто смотрит по сторонам. Невежливо, зато откровенно. На Островах Благодати не существует этикета. Многим страдание смыкает уста, и смотреть в лица земляков становится невмоготу. Пусть думают, что и она страдает.

Лес кончился. Они вышли на узкий мыс. Справа буйная Ладога билась о разбросанные вдоль кромки воды осколки скал, слева беспокойно колыхались воды монастырской бухты. На открытом месте властвовал пронизывающий ладожский сквозняк. До зимы ещё далеко, а он кусает щеки настоящим холодом. Сохви ускорила шаг. Её прямая спина, разделенная на две половины светлой косой, стала быстро удаляться. Ольга остановилась. Общество финки тяготило её. Хотелось получше рассмотреть противоположный высокий и лесистый, берег бухты. Там, из-за вечнозеленых крон, как охотник из схрона, выглядывала конусовидная головка часовни. Деревянный потемневший купол местами обвалился, но кованый крест стоял прямо, поблескивал, отражая солнечные лучи. Ольга перекрестилась. Сохви тут же обернулась, глянула на неё, строго спросила:

– Разве ты не комсомолка?

За грохотом ладожских валов, за свистом бандита-сквозняка Ольга не расслышала её слова, но сумела угадать по губам. Ей не хотелось отвечать и торопиться не хотелось. Зачем бежать следом за финкой к берегу беснующейся Ладоги? Что увидит она среди свинцовых валов? А здесь красота и блеск. Вода хоть и волнуется, а гладкая, и отражает солнечный свет, как зеркальце.

Ольга пересекла свободную от деревев, поросшую высокой пожелтелой травой поляну и пошла вдоль берега монастырской бухты. Бушующая Ладога скрылась за пригорком, оставив с нею только свой рокочущий голос. Ольга двигалась по наитию вдоль берега, где-то по щиколотку увязая в заболоченной земле, а порой прыгая с камушка на камушек. Как же хорошо на свободе, где нет ни сумрачных коридоров, ни шныряющих крыс, ни вечно наполненных страданием бессонных и бессмертных глаз! Почему она раньше не ходила гулять по Острову Благодати? Почему не смотрела на эти воды, на это странное небо? А запах! И вода, и лишайники на скале – всё пахнет вечной жизнью, бессмертием. Она услышала запах дымка, огляделась. Ах, вот оно в чем дело! На пригорке примостилась небольшая серенькая банька. Из трубы струится дымок. А вот и прямая фигура Сохви. Зачем финка хлопочет о бане? С чего вдруг такой каприз? Но Ольге не хотелось искать ответы на вопросы. Ей хотелось прыгать с камня на камень, хотелось рисковать. Пусть она свалится в воду, пусть ладожская вода проберется под одежду. Пусть она вымокнет и замерзнет. Ах, ей так хочется всё испытать!