Татьяна Беспалова - Вяземская Голгофа

Берег по правую руку становился всё выше. Простор бушующей Ладоги распахивался перед ней. Ольга припомнила свое плавание по этим водам. Ещё и двух месяцев не прошло, а кажется – целая жизнь прожита. Вечность! Она смотрела на бесконечную вереницу серых, увенчанных белыми шапками валов. Солнце играло на их боках, а они катились к каменистому мысу. Нет, дальше идти нельзя. Страшно покидать бережок спокойного залива. Страшно идти на орошаемый бриллиантовым дождем мыс. Что, если Ладога настигнет там да и утащит на илистое дно? С коварного чудовища, пожалуй, станется! Страшно даже издали смотреть на его беснование. Ольга взобралась на большой валун, гревшийся у края воды. Она смотрела, как утихомиривается Ладога, как на глазах разглаживается её гневный лик под ласковыми прикосновениями осеннего солнышка. Она заметила лодку не сразу. Синие борта её сливались со свинцовым фоном ладожской воды. Кто же эти смельчаки, отважившиеся пуститься в плавание по такой погоде? Ольга впервые увидела лодку, когда та падала в яму меж двух покатых валов. Вот она низринулась на дно водяного ущелья, вот поднялась на гребень волны, чтобы снова скатиться вниз. Нет, суденышко не плывет по воле ветра. Им правит, налегает на весла высокий человек в брезентовой ветровке. В лодке он не один. Ольга смотрела, боясь моргнуть. Страх болезненно ворочался под ложечкой, мешая дышать ровно. Что, если лодка, попав в очередную водяную яму, не сможет выбраться наверх? Но вот, миновав бушующее пространство, лодка вошла в более спокойные воды монастырской бухты. Гребец устало поднял весла. Ольга ясно видела, как устал он, как трудно дышит. А его товарищ? Почему не приходит на помощь? Да, да, в лодке с высоким гребцом есть и второй человек, низкорослый и очень подвижный. Ребенок?

– Да, это они! – прокричала ей в ухо Сохви. – Мы пришли вовремя! Я баню затопила!

А лодка уже повернула к берегу. Высокий гребец заметил их и правил прямо на большой скругленный волнами осколок скалы, к тому самому месту, где стояли Ольга и Сохви. Ольга признала Фадея не сразу. У старика борода намокла, лежала неопрятным серым комом на синей груди прорезиненной ветровки. Тимофею пришлось и того хуже. Летчик посинел от холода, его сотрясал озноб, но беззубый рот щерился в залихватской улыбке.

– Я плавал, – заявил он гордо. – В ледяной воде не утонул!

– Дурак! – отвечала Сохви.

– Августа! – вопил летчик, потрясая крюком. – Августа, я жив! Послушай, я падал в воду, но смог поплыть! Я смог!

Он лез из лодки, кидая косые взгляды на Ольгу, но быстро отворачивался, будто боялся показать ей своё сокровище. И говорил только с Сохви, и смотрел только на Сохви, будто Ольги и вовсе не существовало.

– Мне бы согреться! Водки нету? А самогона? Ну конечно! Разве у вас допросишься? Тогда – баня! Баня-то есть?

– Я там воду грею. – Сохви махнула рукой в сторону чадящей дымком избушки. – Знала, сегодня Бог меня услышит. И он услышал.

Тимофей двигался, подобно странному, ракообразному существу. Цеплялась крюком за что придется, подтягивал тело, снова цеплялся, снова карабкался. Что-то глаза застит. Это яркое солнышко или порывы ветра вышибают слезу из глаз? Ах, эта финка! Стоит на обеих ногах, крепко стоит. И старик – будто двужильный. Ольга видела, как он работал веслами. Сколько ему лет? Как угадать, если все люди старше пятидесяти лет ей кажутся глубокими старцами? Эти двое, схожие друг с другом, словно родные брат и сестра, и в то же время такие разные. Кто они друг другу? И почему Фадей тоже называет финку Августой?

– Почему он так называет тебя? Ну-ка, отвечай! – Ольга спрашивала нарочито назойливо и даже ухватила Сохви за рукав, не давая возможности уйти от ответа. – Отвечай! Я хочу знать!

– Человека нельзя узнать, не доверившись ему. Ответь ей, Августа. Всё в руках Божьих. – Фадей всё ещё оставался в лодке. Днище суденышка под его ногами заполняла трепещущая рыба.

– Мало ли предателей по церквам ходит… – буркнула финка. – Лбами о паперть трутся, а потом…

– Я смотрю – вы и знать меня не хотите. – Ольга отвернулась, стала смотреть, как упрямый летчик вползает на берег.

Убогое зрелище! Разве нельзя изготовить человеку протезы, раз уж он так непоседлив, что совсем, ну ни минуты не может усидеть на месте? Зачем же заставлять его эдаким червем стелиться?

– Я окрестил её именем Августа, – сказал из лодки Фадей. – Вот и весь секрет. А Тимофей у нас так и зовется – Тимофеем. А тебя каким именем крестили? В честь равноапостольной княгини Ольги?