Яков Лович - Враги

– Как ты сегодня себя чувствуешь? – спросила г-жа Морита.

– Отлично, – небрежно ответил Юзо. – Когда я приезжаю в Абоши, я чувствую себя, как будто рядом со мной всё время бог счастья – Фукутоку.

Г-жа Морита с беспокойством смотрела на впалые щёки сына.

– Ты много работаешь, тебе трудно в университете?

– О, нет! – он говорил вполне искренне, вспомнив, как легко ему давалось всё то, что было так тяжело для его товарищей. – Профессор Курода сказал мне, что если бы все были так способны, как я, то ему нечего было бы делать в университете.

Г-жа Морита с гордостью посмотрела на сына и мягко, печально улыбнулась:

– Ты похож на отца. Он был очень умный.

– Я тебе уже рассказывал, – заговорил после паузы Юзо, – что филолог, профессор Матсумото, предложил мне учиться у него на курсах русского языка. Я согласился – конечно, это бесплатно, я сказал, что платить мне нечем. Я решил, что должен знать русский язык. Я давно думал, что нужно изучить и понять этих людей, которые отняли у меня отца. Нужно изучить их быт, религию, литературу, историю. Я взялся за русский язык с враждебным чувством – после всего того, что произошло в Николаевске. Я прочёл много вещей Толстого, Чехова, Достоевского, Тургенева, Горького – правда, пока ещё в переводе. Смотрел русские пьесы. Я ещё не могу ясно разобраться в этом чужом мире, но я уже вижу, что очень многое в нём мне близко и понятно. Ты знаешь, я с удивлением чувствовал много раз, что увлечён этим чужим миром. Я читаю русские книги просто с упоением. Если бы ты знала, сколько силы и глубоких мыслей, сколько доброты и души в этих книгах! И ведь они изображают русский народ – не столько интеллигенцию, как простой народ – и как тепло изображают! Как много общего с нашим добродушным, честным, трудолюбивым народом. Но только у них всё сложнее – и то, что нам кажется простым и ясным, у них является предметом больших душевных страданий. Совесть, душа, религиозность, мистичность – об этом всё время говорят русские книги. Они учат, что всякий проступок наказывается – божественной силой или своей собственной совестью, они рассказывают, что русские боятся этого возмездия и потому кротки и послушны. Самая религия их учит любить всех, прощать, изгонять из души всё злое. Я пошёл к профессору Матсумото и спросил его: «Объясните мне, пожалуйста, – разве в Николаевске были не русские? Как же сочетать всё то, что делали в Николаевске, с тем, что изображает русская литература?» Он улыбнулся: «Да, конечно, это были русские, но русские, заболевшие большевизмом. Для того чтобы понять, что стряслось с тем миром, который описан в русской литературе, нужно изучить русскую историю и особенно историю последних десятилетий. Это всё ужасно сложно. Чтобы понять, – нужно много, много работы. Я внимательно слежу сейчас за русской литературой – эмигрантской и советской, читаю русские газеты, я прочитал тысячи статей русских публицистов и политиков – и вижу, что и сами русские не в состоянии разобраться в том, что сейчас происходит у них. Русская интеллигенция обвиняет сейчас себя в том, что давно уже оторвалась от народа и перестала его понимать. Нам тем более трудно понять русских, что такой глубокой пропасти между народом и интеллигенцией, как в России, у нас не было, нет и не будет. Благодаря нашему укладу жизни у нас нет такого отчуждения и прямой ненависти к буржуазии, как в России. Похоже на то, что теперь простой русский народ мстит своей буржуазии за прошлое – за хорошее, привольное житьё. Большевики очень умело учли всё это и действуют на самые тёмные стороны характера народа – на зависть, на его невежество, легковерность, наконец на его пассивность. И вот – Николаевск… Не будь там кучки энергичных, беспринципных, честолюбивых большевиков, ничего бы и не было. Резня, зверства, холодная жестокость – это их работа». Вот что сказал мне профессор Матсумото…

Г-жа Морита не всё понимала из того, что говорил Юзо. Она покачивала головой, улыбалась сыну и думала, что не всё ли равно, кто виноват в смерти ее мужа и в том, что вся ее жизнь испорчена. Она слушала и думала, что они, конечно, жили бы лучше сейчас, если бы не гибель капитана Морита в Николаевске. Но не возражала сыну: он говорил с увлечением, размахивая руками, вероятно, он лучше всё это понимает – он такой учёный и так много читает. Она признавалась себе, что он уже значительно отошёл от нее за последние годы и многое в нём было ей непонятно.